Кто болен? Роман. Часть-8.

ЗАПИСЬ – 127 (ноябрь, 11 г.)
После лёгкой стычки со Светой-третьей, чуть погодя, вечером позвонил женщине, с которой меня хотели познакомить. На полоске бумажки был написан номер телефона, имя «Оля» и профессия «парикмахер».
- Добрый вечер! – сказал, набрав номер незнакомки.
- Здравствуйте? – она была удивлена. В её голосе присутствовало раздражение, лёгкая агрессия.
- Мне ваш телефон дала тётя Светланы. Той, что торгует секондхендом в торговом комплексе на севере города…
- А-а-а, - чуток оттаяла незнакомка.
- Как вы смотрите на то, чтоб встретиться, поговорить?
- Вас как зовут?
- Сева!
- Меня Ольга!
- Я знаю.
- Можно, встретиться где-нибудь на нейтральной территории. В кафе или баре.
- Можно.
- Давай на «ты»,- предложила она мне, - Как ты выглядишь?
- Похож на Карлсона, только без пропеллера. Крепыш.
- Это мой фасон.
При чём тут «фасон»? Фасон – это слово, понятие из мира моды, одежды, а я человек. Мне это не понравилось. Надо говорить «мой тип мужчины (женщины)»…
- Чем вы заняты завтра? – я по-прежнему выкал.
- У меня выходной. Суббота же.
- Могу позвонить в обеденное время и договоримся о встрече.
- Хорошо, Сева…
Как выглядит она, я не спросил. Забыл. Узнаю, увижу завтра.
На следующий день позвонил Ольге. Голос у неё был живой, компанейский, как и на медни, но, она находилась не дома, а на работе (её попросили выйти). Спросил, много ли у неё сейчас в магазине народа, покупателей и удобно ли будет мне к ней подъехать и познакомиться, посмотреть друг на друга.
- А вы какая? – спросил на последок.
- Я блондинка среднего роста, симпатичная.
- Через часа полтора подъеду…
…Я стоял недалеко от автовокзала, у подземного перехода. Рядом со мною бабулька торговала вязаными носками.
- Сколько стоят носки на меня? – спросил у бабульки, чтоб чем-то себя занять.
- Сто пятьдесят рублей. Бери! Недорого…
- В следующий раз (не знаю, как дальше, а пока шерстяные носки не ношу).
Затрезвонил мой сотовый.
- Сева, ты где?
- Возле подзёмки. Возле бабушки с носками.
- Я сейчас.
Ко мне подошла женщина в чёрном пальто с капюшоном. Крашенная блондинка с усталым взглядом светлых глаз и намечающимся вторым подбородком бегло, но цепко глянула на меня. Мы поздоровались и пошли в сторону её магазина. Она мне не понравилась, поэтому я не смотрел ей в глаза. Не хотел её обидеть. Боялся, что она прочтёт в моём взгляде нерасположение к себе.
Ольга – среднестатистическая парикмахерша или вокзальная буфетчица. Представительницы двух этих профессий похожи. Мне сказали, что ей сорок один – сорок два года. Она же походила на пятидесятилетнюю женщину, что за собою следит, молодиться. Как потом выяснилось, она работает на трёх работах: парикмахер, продавец сувениров и распространитель косметики. Любит ходить на рыбалку и по грибы. Было бы ей лет двадцать, а не пятьдесят – она, возможно, дай бог, чтоб я ошибался, сказала бы, что любит отдыхать в ночных клубах и «Ебибте». Женщины подобного типа читают глупые женские романы и кровавые детективы, глотают жёлтую прессу, разгадывают кроссворды для идиотов, смотрят по ящику бесконечные сериалы из цикла «Сопли и слёзы» и пошлые, вульгарные шоу, тащатся от розово-голубой, золотисто-серебристой попсы и ярких глянцевых журналов…
У Ольги, как выяснилось, есть пожилая мама и собака. Детей нет, как мне и сказали. Не понятно, ради кого или чего она работает на трёх работах? Может, она, таким макаром, бежит от одиночества? Среди людей ей легче? Может, она трудоголик?
Ольга спросила у меня на высоком крыльце большого магазина: - Кого ты любишь больше – собак или кошек?
- Раньше любил и тех и других. Теперь, равнодушен.
- А раньше кого?
- Собак. Собака отдаёт любовь. Кошка принимает. Кошка эгоистична.
- Это был тест, - сказала она.
- Это слишком простой тест. Поверхностный…
Потом мы плавно перешли к национальному вопросу. Сказал, что знаю матерное мордовское слово. Она произнесла по-цыгански (перевод) «Нет денег!». В тот момент подумал: «Может, она меня принимает за альфонса и даёт понять, что с неё ничего взять? Или жила рядом с цыганами и отвечала им на их языке, когда они клянчили мелочь? Не знаю…»
- Холодно на крыльце. Может, пойдём где-нибудь выпьем по чашке кофе? – предложил.
- Здесь рядом нет хороших баров. Одни гадюшники. Пошли ко мне в магазин.
- А удобно будет?
- Удобно.
Она меня посадила на единственный стул в своём магазинчике и сделала чашку кофе, предварительно спросив: - Крепкий, средний кофе? Сколько кусочков сахара?
Ольга сняла пальто. У неё оказалась неплохая, приближённая к форме гитары фигурка. Я перестал замечать намечающийся второй подбородок. Она оказалась милой, умной, нет, даже, пожалуй, мудрой женщиной. Женщиной, увы, глубоко одинокой, уставшей, с какой-то давней, не проходящей ношей-болью. Почувствовал, что Ольга сильная, бывалая тётка и будет меня подавлять. Ей, также, пожалуй, будут не понятны мои творческие маниакальные заморочки. Она давно надорвалась от жизни и давно плывёт по течению. Я тоже надорвался, но ещё хочу сделать одну-другую попытку побарахтаться против течения или наоборот – поймать волну. Ольга тихо-тихо идёт ко дну. Она и меня потянет за собою в низ… Всё это я почувствовал на уровне интуиции, почувствовал своей толстой, но тонкокожей задницей. Если коротко. Ольга – тихое, заросшее камышом, покрытое ряской болотце, где вяло, сонно и сыто квакают старые, толстые, флегматичные лягушки… К примеру, Света-третья – маленький мутный ручеёк, по которому плывут и сигаретные окурки, и фантики от конфет. Этот ручеёк, журча, бежит по замусоренному пустырю, пересекая край детской площадки… В Свете-третьей есть, ещё пока, желание жить, она ещё не потухла, как Ольга. Поэтому, возможно, меня и забавляет, тянет к себе она. Эта пятнадцати-тридцатилетняя девочка-женщина волнует мне кровь...
Бывает с трудом, бывает легко прощаю тех женщин, которые мною пренебрегли, меня отвергли, но всё же, видит бог, прощаю… Так пусть же и меня простят те женщины, которых не захотел я… если смогут…

ЗАПИСЬ – 128 (ноябрь, 11 г.)
Очень хотел увидеть девочку-женщину Свету-третью и на следующий день, после встречи-разлуки с Ольгой-парикмахером, поехал в торговый комплекс, что на севере города. Света-третья находилась в магазине сувениров. Сидела рядом со своей тёткой. Я уверенно зашёл, бодро поздоровался и произнёс ранее заготовленную речь: - Мы вчера встретились с Ольгой.
- Да-а-а? – удивилась тётя.
Женщины привстали со стульев.
- Она очень милая, умная женщина, в отличие от некоторых, - сделал небрежный жест кистью руки в сторону девочки-женщины. Та молча стояла и глупо, счастливо лыбилась, как городская дурочка. Продолжил: - Очень приятная, гостеприимная… Она мне уступила единственный стул и угостила хорошим кофеем, в отличие от некоторых, - снова сделал презрительный жест в сторону окаменевшей продавщицы секондхенда, - У неё море плюсов. И не просто плюсов, больших плюсов… Но, увы, я ещё не поставил точку в своих прежних отношениях. Думал, что всё – жирная точка, а на поверку – запятая…
Да, фальшивенький, в общем-то, получился монолог. Монолог провинциального актёра из плохенького театра.
Тётя очень расстроилась, словно Ольга её родная дочь, словно я с парикмахершей прожил в законном браке четверть века, наклепал ей пятерых детей, а теперь выгнал мать-героиню с чадами в ночь на мороз, без одежды, денег и документов. Выгнал на верную гибель от холода и голода. А, вместо бывшей жены и пятерых своих детишек-кровинушек, привёл в семейное гнёздышко ни губастую, сисястую, длинногую гламурную девицу, а горбатую старушку, что мне годиться в матери с десятью детьми, двадцатью внуками и сорока правнуками. С бабушкой же познакомился, случайно проходя возле мусорной свалки. Она сосредоточенно рылась кривой клюкой в дерьме. Увидел горбатую нищенку и влюбился в неё течение трёх секунд, то есть с первого взгляда и на всю оставшуюся жизнь…
Мы зашли к Свете-третьей в её магазинчик шмотья непервой свежести.
- Покажи мне ещё раз толстовку горчичного цвета, - попросил.
Она быстро подала мне вещь.
- Отвернись, Светик. Я померю.
Снял толстый чёрный свитер и надел на себя толстовку. Она мягкая на ощупь и просторная, скромная и со вкусом сделанная вещичка.
- Она новая, - сыпала слова Светик, - Это можно определить по воротнику и по подмышкам.
- Отвернись, Светик.
- Чо боишься, чо увижу твои трусы?
- Я не ношу трусы.
- Даже зимой?
- Цыгане не носят трусов… - гордо и важно сказал.
На счёт цыганской национальности (я – русский) и трусов прикалывался.
Присев на корточки рядом с продавщицей секондхенда, я отдал ей деньги и положил толстовку в пакет.
- А когда у вас будет это? – спросила она тихим, ангельским голоском.
- А ты, что хочешь свечку держать?
- Иди уже…
Решил не сходиться с Ольгой-парикмахером. Это решение мне далось очень тяжело, если учесть затянувшееся одиночество и желание иметь постоянного полового партнёра. Иметь рядом с собою любимую женщину, я уже не надеюсь.

ЗАПИСЬ – 129 (ноябрь, 11 г.)
Признаюсь, на Жучке, как на половом партнёре, давно поставил крест. Думаю, что хоть и случилась у неё большая беда, но всё равно, она осталась прежней. Она ещё недавно любила доить богатеньких женатых мужчин. Лезла в чужие семьи. Ей желалось быть роковой женщиной, разлучницей. Из последнего телефонного разговора с нею, заключил, что она вновь спуталась с одним из женатиков при деньгах.
Недавно, в будний день, точнее, вечер она – Жучка мне позвонила и сказала, что хочет придти в гости со своей подругой. Было названо имя Простой (продавщицы из сельского хозмагазина).
- Какой…? – моё сердце замерло. Я напрягся и малость трухнул. Мол, меня – мартовского кота разоблачили. Подумал, что это Простая, которую давно безрезультатно окучиваю.
- Мы с ней вместе работаем, - ответила Жучка, - Она худенькая, в очках…
- А-а, кажется, знаю, о ком ты говоришь. Когда вас ждать? – с облегчением вздохнул.
- А тебе удобно будет?
- Да!
- Тогда через минут пятнадцать…
Начал лихорадочно убираться в своей комнате. Скучковал черновики и рукописи литературных опусов. Засунул в одно из отделений серванта кошелёк с деньгами и старенький, дешёвый, одним словом – «позорный» сотовый телефон. Также, убрал носки непервой свежести с ящика компьютерного блока и развесил вещи на спинках стульев. Приглушил разнородные запахи (в том числе и туалетный – наше отхожее ведро стоит за дверью моей комнаты - в маленькой проходной комнатушке) едким, пронзительным, дешёвым освежителем воздуха. Если коротко – приготовился к встрече сельских барышень…
Наконец, раздался дверной звонок. Мама ушла в свою комнату, смотреть телевизор. Я открыл входную дверь.
- Можете не разуваться. Неделю не убирал (на самом деле – две недели) и на улице не грязь, а снег…
- Может, всё же?
- Веником обмахните обувь и проходите.
Мы зашли в мою комнатушку. Я отодвинул от стены журнальный столик, поставив его по центру. Включил компьютер, нашёл «Золотые хиты Италии». Под итальянцев мы втроём пили дешёвую водку, закусывая консервированными ананасами.
Примечание: У меня в доме всегда есть небольшой запас дешёвой водки в двестипятидесятиграммовых бутылочках (чекушках). В селе водка и самогон – разновидность валюты, денег. Водкой можно расплачиваться за мелкие услуги.
После водки мы перешли на домашнее вишнёвое вино (сделал сам несколько литров). Кроме вина, на столик ещё поставил вазочку с конфетами.
- Может, чайку или кофейку сделать? – предложил.
- Не-е-е, не надо! – ответила тёзка Простой.
Жучка держалась нормально, а её подружку развезло. Как выяснилось, до визита ко мне, они успели выпить ещё одну чекушку водки.
О подружке Жучки: Женщинка лет сорока. Тощая, сутулая, в старомодных, нелепых очках с толстыми линзами, антисексуальная… Одним словом – замухрышка.
Подружки-коллеги посидели у меня минут двадцать пять – тридцать и засобирались. Отправился их провожать. Замухрышку кидало в разные стороны. Жучка же двигалась ровно. Мы прошли метров сто, и Замухрышка отделилась от нас с Жучкой – направилась к калитке своего дома. Через несколько минут, три раза завернув на лево, мы с Жучкой подошли к её дому.
- В гости пригласишь? – спросил.
- А-а-а, зачем?
- Посидим. За жизнь поговорим.
- Ну-у-у, пошли…
Жучкина мать – старушка лет восьмидесяти – мельком, хмуро глянув на меня, зашла в свою комнату. Мы же с Жучкой сидели на диване в зале (якобы смотрели телевизор) и зажимались. Она выпускала коготки и фыркала, как сердитая кошка. Я, тиская, прижимал её к спинке небольшого и жёсткого дивана. Пару раз страстно, в засос поцеловались.
- Может, на диване? – предложил.
- Он двух слонов не выдержи… (Слон один. Это - я.)
- Может, на полу что-то постелить?
- Нет. А-а-а ты резинку (презерватив) взял?
- Нет. Но можно и без неё, если аккуратно…
- Нет!
У Жучки пробыл часа два – до половины двенадцатого ночи. За это время сделал с телефона женщины семь звонков на свой сотовый. Хотел предупредить маму о том, что задержусь, чтоб не переживала. Мой сотовый молчал. Мама его не брала.
За время моего пребывания в гостях у Жучки, она успела обмолвиться о том, что директор сельского клуба – Рыжебородый хромоног (шестидесяти двух лет) – несколько раз предлагал ей переспать. Мол, она может выпить лишнее и отдаться директору сельского клуба. Подтекст был прост: «Поторопись, а то на меня вскочит кто-нибудь другой…». В эту ночь я её – Жучку, увы, не нахлобучил. Эта сучка добилась своего. В итоге, я занервничал, засуетился. Потерял покой на несколько дней…
Домой пришёл около полуночи. Мама сидела склонив голову над кухонным столом – перебирала стопку бумажек с телефонными номерами моих девиц, женщин, знакомых, малознакомых, приятелей, случайных людей… Она шмыгала носом и вытирала мокрые от слёз глаза. Я психанул и мы жёстко поругались.
- Если ты видела, где лежит мой телефон, то почему его ни взяла и ни положила рядом с собою?
- Я не подумала…
- Семь раз звонил. Весь вечер у меня получился какой-то скомканный, дёрганный, трахнутый на всю голову! Конечно, ты его не могла услышать. Он же лежит в ящике, в дальней комнате…
- А зачем ты его туда положил?
- Мне стыдно иметь такой занюханный телефон. Сейчас, такие уже не производят и не продают. Я его спрятал подальше от глаз…
Мы долго высказывали друг другу претензии, выясняли отношения. Лёг спать в два часа ночи.
Мы с мамой сосуществовали в мире и согласии месяц и неделю. Мелкие ссоры в расчёт не беру. А тут поругались. За несколько дней до скандала, я, радуясь, восклицал, что мы долго мирно живём. Видимо, сглазил наш маленький рай? Или ад?

ЗАПИСЬ –130 (ноябрь, 11 г.)
Звериная, рвущая на части тоска пришла не сразу. Приблизительно, за две недели до её визита, потерял сон. Несколько ночей поздно ложился спать, вставал, снова ложился, ворочался с боку на бок, с живота на спину, пытался читать, писать, есть, пить, искать пятый угол… Своим громким топотом ног мешал спать маме… Засыпал в три-четыре часа ночи. Поднимался в двенадцать-тринадцать дня… Испытывал сильную усталость и вялость, словно ни спал, а всю ночь напролёт таскал тяжести. Допустим, воровал у Молочника навоз (говно), чтоб весной удобрять свой участок земли. Чтобы как-то нормализовать сон, несколько ночей подряд принимал снотворное «Феназепам». Так сложилось, что в эти же дни, пусть немного, но всё же выпивал спиртное то с поэтами, то с Жучкой… В итоге, приступ невыносимой тоски: ночью лёжа в постели, слушал попсу по радио и, сжимая челюсти до боли и хруста, тихо плакал… Кроме тоски меня накрыла волной или «медным тазом» раздражительность, переходящая в приступы беспричинной, разрушающей меня и мою маму (она принимала все удары на себя) злобы, агрессии…
Уже неделю отвратительно матерюсь, кричу, раздражаюсь по пустякам, а моя бедная мать, сжавшись и обмякнув, украдкой трёт свои тусклые, блеклые, уставшие, подслеповатые глаза.
Прости меня, мамочка! Прости! Это болезнь. Это сильнее меня! Таких, как я, ещё недавно, словно зверей держали в клетках. Нормальные люди считали нас - душевнобольных нелюдями, животными, зверьми… Да, и сейчас, так называемые здоровые люди, когда говорят о нас, то сочувственно пожимают плечами, крутят пальцем у виска…
На днях мама, чтоб отдохнуть от меня, пошла в гости к Хавронье (она, тоже, как и я трахнута на всю кочерыжку). Пришла от неё с головной болью. Рассказала, что весь час, что была у соседки, та громко и отвратительно материлась. Ни одного нормального слова не произнесла. В то время, пока мама, гостевала у Хавроньи, я, не зная, куда себя деть, сделал несколько телефонных звонков знакомым и малознакомым девушкам и женщинам.
Позвонил Жучка: - Привет!
- Привет!
- Чем занимаешься?
- На диване лежу.
- Хандришь?
Она промолчала.
- Приходи ко мне. Выпьем бутылочку шампанского и займёмся сексом на большом диване, - спокойно и нагло предложил я. Жучка на несколько секунд потеряла дар речи.
- Я думала, ты меня в театр пригласишь… - помолчав, добавила – Завтра.
- Хорошо, (Жучка). До завтра. Пока.
Второй звонок сделал Крошке шоколадной: - Здравствуй!
- Здравствуй!
- Как у тебя дела? Как новая работа?
- Устаю. Завтра надо встать в пять утра. Прочитать лекции на три с половиной часа, - говорила женщинка тихим, болезненным голоском.
- Может, ко мне в гости сегодня приедешь? Посидим…
- Нет. Как-нибудь в следующий раз.
- Как твоё женское здоровье? - задал нескромный вопрос.
- Хожу в бассейн, но там одни пенсионеры (получается, она хочет кого-нибудь снять, а там одни старикашки). А на автобусной остановке ко мне никто не пристаёт (это камень в мой огород)…
- Пока, (Крошка шоколадная). Удачи тебе.
- Пока, - попрощалась она сонным голоском.
Третий звонок был Нелюдимой – дочери Блудницкого потроха. Она поступила невоспитанно. После нескольких гудков, сделала сброс моего вызова, то есть не пожелала говорить, пренебрегла. Цаца какая!
Четвёртой по списку оказалась Наташа. Мы с нею месяца два назад ходили на двухнедельные компьютерные курсы. Ей сорок пять лет. Есть в Наташе, что-то от грызуна. Хотя, фигурка не плохая. Характерец же – пирожное с какашкой. Поговорили о том, о сём. В итоге – ни о чём. Она не сразу узнала, кто ей звонит. Долго выясняла и уточняла.
Пятой была поэтесса Спящая красавица, та, что похожа на рафаэлеву мадонну. Она разговаривала со мною вполне вежливо, но неохотно, вяло. Как говорят в Одессе: «Была на измене».
Шестой мой звонок отвлёк от телешоу Ольгу-парикмахершу. Несколько дней назад я от неё вежливо отказался. Она растерянно, испугано и обижено пролепетала: «Ой. Я тут «Пусть звездят!» смотрю» - пошли короткие гудки.
Больше никого беспокоить не стал. Мог бы, конечно, напомнить о себе Простой из хозмагазина, поэтессе Бабочке из маленького городка. Мы с ней остались приятелями, так и не переспали. Я над ней частенько беспардонно подшучивал. Она же – Бабочка – воздушная, романтическая натура – смущалась и краснела, хотя старше меня… А, да, ещё мог бы позвонить Свете-первой. Не для того, чтоб заказать куриную грудку, а просто поболтать…
Женщин знакомых много, а любимой нет. За много лет (почти десять) свободы так и не нашёл ту, с которой был бы не прочь встретить старость, с которой хотелось бы виртуально, мысленно, так как денег нет, съездить, допустим, в город влюблённых – Париж. Через две недели пятьдесят лет. Не двадцать, а пятьдесят. Не жил, а существовал.

ЗАПИСЬ – 131 (ноябрь, 11 г.)
Несколько дней назад ездил за продуктами на север города. Зашёл к Свете-третьей. Девочка-женщина расхвасталась: - У меня много поклонников, но мне никто не нравиться… Они хотят иметь от меня детей… Одному сорок лет. У него джип… Если они тебя здесь увидят, промолчат, но на улице могут набить морду… Я пью «Мартини»! Бутылка стоит, как твоя толстовка, что ты купил у меня…
- Ты её выпиваешь за раз?
- Нет, за два. Я хожу в «Розовый город» и «Голубой треугольник» (Это дорогие ночные клубы города).
- Ты женщина. Тебе, наверно, бывает, хочется?
- Да, бывает.
- Там можно заразу подхватить…
- Хи-хи-хи! Твоя Светка (Света-вторая – продавец макаронов) только что прибегала, у меня картину смотреть… Хи-хи-хи,- бывшая помощница нотариуса взяла в руки брошюру с кулинарными рецептами. Стала читать вслух приготовление пирога с персиками, - Надо сходить купить баночку консервированных персиков и испечь сегодня пирог…
- Ты персик! Да, и ещё, шельма!..
- Иди! А-а-а?
- Пока…
Этим же днём, точнее, вечером позвонил Жучке и предложил выпить бутылочку шампанского. Договорились, что я к ней приду через пятнадцать-двадцать минут. Взял бутылку игристого вина за сто рублей (более трёх долларов США) и плитку тёмного шоколада за тридцать рублей (доллар США). Это цены торгового комплекса на севере города, а в селе эти гостинцы были бы на рублей пятьдесят дороже.
Жучка меня приняла на кухне, как бедного родственника. По началу ни чем, даже чаем, не угощала. Мы выпили бутылку моего вина и съели шоколад. О чём говорили – не помню. Помню, что женщинка была в красном халате и тёмно-синих вязаных носках. Носки высокие с бабочками. Фривольный прикид, точнее, пардон, блудницкий.
Видимо у Жучки «открылся клапан» и она захотела ещё выпить. Достала откуда-то начатую бутылку кагора. Его мы тоже уговорили.
Когда мы сидели за столом, я пытался пощупать, приобнять, поцеловать женщинку. Она же фыркала, словно кошка и отбрыкивалась, аки лошадь.
Когда же вышли в холодные сени, я её крепко прижал к себе, помял, потискал, поцеловал в засос. Жучка особо не сопротивлялась.
- Когда будем лечить твою хандру? – спросил.
- Завтра приду.
- Хорошо. Созвонимся. Пока.
Она молча закрыла за мною дверь.

ЗАПИСЬ – 132 (ноябрь, 11 г.)
Когда стемнело, ко мне пришла Жучка.
Я на днях мешал феназепам с алкоголем, у неё же уже несколько месяцев не проходит боль (она потеряла близкого родственника). Мы оба психовали. Уже в сенях моей квартиры стали фыркать друг на друга. Мы продолжали собачится, и сидя на большом диване у телевизора. Она пила шампанское, я – «Тархун», цветом похожий на зелёнку.
Шампанское – сторублёвое. Сейчас покупательная способность сотни приблизительно такая же, как одного рубля четверть века назад. Получается, «Российское шампанское. Бальзам», сделанное (слово «сделанное» я бы подчеркнул) и разлитое в Нижегородской области, на старые деньги стоит один рубль. Тогда – в советское время простое, шипучее вино стоило дороже. Значит, это даже не шипучка, а какая-нибудь бормотуха, типа «Портвейна 777» - «Три топора». Кстати, адрес изготовителя: «Нижегородская область» и точка, точнее, многоточие.. Серьёзные же производители указывают всё: страну, область, город, улицу, номер дома и название фирмы… Но больше всего в этом «рублёвом» якобы шампанском меня убивает слово «бальзам». Вспоминается сразу же «Рижский бальзам» в тёмно-коричневых, непрозрачных бутылках – дорогой и серьёзный напиток. Я его пробовал, но вкуса, честно говоря, уже не помню. Почему так зациклился на этих «Трёх топорах»? Да, потому, что через месяц Новый год. И девяносто пять из ста жителей нашей страны будут принимать на грудь не настоящее шампанское, а «Три топора», закусывать «Генеральской» колбасой, «Императорским» сыром и «Купеческой» бужениной…
Впрочем, рядом со мною сидела голодная в сексуальном плане женщина. Припираясь по мелочам, мы разложили большой диван, разделись и стали зажиматься. Целуясь с Жучкой, поглаживал ей «звёздочку». Она – кучерявая. Когда почувствовал, что «объект готов к эксплуатации», натянул «резинку» и полез на свою подружку. Жучка, точнее, её тело было жёстким, напряжённым и неподатливым… Маленький набросок углём: «…Большой, толстый медведь залез на лесную корягу и, чухая о неё свои гениталии (яйца), пытался получить удовольствие…». Мой «дружок» по каким-то причинам, возможно, по физиологическим, не входил в жучкину «звёздочку» на всю длину. Не получая удовлетворения, я, не спрашивая согласия, закинул ноги (в длинных, вязаных носках с бабочками) женщинки себе на плечи. Она глядела на меня широко распахнутыми, офигевшими глазами. Глядела строго и сердито, но молчала. Между нашими глазами было расстояние в пол метра. (Крошка шоколадная в этой позе делала личико фальшиво-одухотворённым) Я быстро кончил. Всегда в первый раз быстро кончаю. Когда снимал Жучкины ноги в носках с бабочками со своих плеч, мельком глянул на её «звёздочку». Увидел нечто рыжеватое и лохматое. «…Вот из-за этих рыжевато-черняво-белесых лохматок мужики теряют головы. Бедные, несчастные звёздострадальцы…» Слез с женщинки и, отведя взгляд в сторону, оправдываясь, пробурчал: - Я всегда первый раз быстро… Зато, второй долго…
Она долго молчала. Потом заметила: - Наглый ты!
- Обычный, - ответил.
Два месяца и двадцать дней назад у меня был секес с Крошкой шоколадной. Долго я его хотел, долго думал о нём, но сейчас после короткого, неуклюжего соития, испытал глубокое разочарование. Почувствовал, что Жучке передалось моё состояние. Видимо, на моей толстой и скисшей физиономии было жирно написано: «Нетука в жизнии щастя!»
…Гладил Жучкину «звёздочку», настраивая себя на второе соитие. «Звёздочка» была тёплой, влажной, всклокоченной… Вторая «палочка» была удачнее и продолжительнее первой. Когда моя подружка кончала, то стала ещё напряжённее, деревяннее… Мы впились друг другу в губы, упёрлись в друг друга лбами. Почувствовал, как ей сводит челюсти. Видимо, её оргазм походил на боль. Надеюсь, на щемяще-сладкую боль. После, я долго не мог кончить. Снял «резинку», но всё равно, бестолку. Измучил себя и женщинку.
- Ты устала?
- Да.
Слез с Жучки, так второй раз и не кончив. Второй раз у меня, обычно, пронзительный, яркий, карнавальный… «Праздник» отменили…
…Проводил подружку до её дома. Договорились созвониться.

…Несколько раз созванивались, встречались на несколько минут, но не трахались.
Добавлю. Видимо алкоголь, феназепам, долгое сексуальное воздержание и болезнь - МДП в букете родили моё, несколько, неадекватное поведение в тот вечер с Жучкой (хотел написать имя «Ольга»). Весь вечер женщинку называл «Ольгой», хотя у неё другое имя. Жучка психовала, устраивала мне сцены ревности… Начинал оправдываться, извиняться, и, в итоге, ещё больше путался и глупил. С моего языка всё чаще стало срываться слово-паразит «бля». Обычно, говорю это слово, не замечая его, в моменты нервозности, когда испытываю тревогу и беспокойство…
Немного успокоившись, рассказал Жучке, что днём в автобусе «Село-Город» встретил (это правда) повара с прежней своей работы, по имени Ольга.
- Может, она меня вспоминает? – задал я себе и Жучке вопрос.
Вопрос остался без ответа.
Ещё, честно признался, что меня хотели познакомить с парикмахером Ольгой из города, но я отказался от встречи (тут, соврал). С Ольгой-парикмахером встретился, но не настолько она мне понравилась, чтоб ей морочить голову и портить жизнь.
- Может, эта Ольга меня вспоминает? – снова задал вопрос, - Ты мне, (Жучка), напоминаешь одну девушку. Это было на берегу Охотского моря двадцать семь лет назад. Она была худенькой, большеглазой, грустной… Похожей на тебя. Да. Её звали Ольгой (это тоже, правда)…
У Жучки была другая версия. Около пяти лет назад я два раза переспал со Сторублёвой. Сейчас она сожительница директора сельского клуба – Рыжебородого хромонога. Жучка со Сторублёвой вместе поют в клубном хоре. Гражданская жена директора клуба, любит не только петь, но ещё и пить. Приняв на грудь стаканчик-другой, она, хвастаясь, рассказывает о своих половых похождениях… Видимо, эта сучка обмолвилась и обо мне.
Так, что вечер получился трахнутым и в физическом, и в психологическом плане…

ЗАПИСЬ – 133 (декабрь, 11 г.)
Несколько лет назад был платонически влюблён в одну замужнюю женщину, живущую в городе. Длилась эта влюблённость около трёх лет, пока я с нею ни пообщался плотнее. Женщинка на поверку оказалась обычной меркантильной, пустой, похотливой и неряшливой, скажем, дамочкой (в моём случае, дамочка от слова «дам»). Но, всё же, речь не о ней, не о дамочке, а о том, как я гасил свою тоску, боль, депрессию… Гасил болезнь – маниакально-депрессивный психоз. Полтора года перед сном принимал «своё» лекарство – азалептин (импортный аналог – лепонекс). Проведу параллель (рисунок углём). Допустим, простой мужик тракторист захотел расслабиться и выпить гранчак самогона, но ему жена доярка не налила огненной воды, а, со всей дури, дала по лбу тяжёлым берёзовым иль дубовым поленом… Принимаю «аз» или «азик» (так называю препарат) и, приблизительно, через час меня начинает плющить, появляется чувство звериного голода, жора. В полусознательном, полусонном состоянии, шатаясь из стороны в сторону, с приступами головокружения и тошноты, открываю холодильник и начинаю жрать всё подряд. Таких ночных набегов на содержимое холодильника может быть несколько. Просыпаюсь, после приёма «азика», в часа два-три дня. Морда опухшая, деформированная. Заторможен, неловок в движениях, плохо соображаю, туп… Становлюсь зомби, животным, овощем… всем кем угодно, только не человеком… Толстею, быстро набираю вес, увеличиваюсь в объёме, словно дрожжевое тесто, поставленное в тёплое место…
… Бедный, несчастный я и все остальные «маньяки», принимающие азалептин и ему подобные препараты. У меня в шкафу, в потайном месте покоится баночка с таблетками «аза», но я иду на всё, только бы не начинать его пить. Поэтому, мучаясь сильной бессонницей, стал употреблять другую гадость под названием феназепам. От «фезика» хоть нет страшного животного жора. Я, итак, стал толстым и пузатым после того, как, почти два года назад, бросил курить. Стал Хрю-хрю-хрю от того, что заменил сигарету на обильное чаепитие со сладостями. Если сейчас добавить к чаю со сладостями ещё и «азик», то стану круглым, аки арбуз. Большой, глупый арбуз.

ЗАПИСЬ – 134 (декабрь, 11 г.)
Вчера лежал в маминой комнате на большом диване и энергично ковырялся в носу. Мама сидела в кресле. Мы смотрели телевизор.
Признаюсь, раньше привычки – ковыряться в носу у меня не было. Также, я ни говорил громко, крайне редко матерился, ни портил шумно воздух (только тихонько бздел). Сейчас для меня всё это норма. Может, потому что живу в этом селе, в этом грёбаном Ауле?
Когда-то, даже, подкалывал любителей нарезать резьбу пальцем в ноздре, декламируя в слух строки из Сергея Есенина:
«…Ковыряй, ковыряй, мой милый!
Суй туда пальчик весь.
Только вот с эфтой силой
В душу свою не лезь…»
А теперь, вот, сам стал таким же. Да. Среда обитания влияет на индивида. Бытиё определяет сознание. Да, становлюсь животным. Мама же пока остаётся человеком, но ей это очень тяжело даётся в таком плотном окружении пещерных людей – троглодитов.
- Иди, высморкайся, прочисти нос над раковиной, - сказала с укоризной и сожалением мама, - А то, лежишь, ковыряешься и разбрасываешь кругом…
- Да, ладно. Я кидаю на пол.
- Посмотрели бы на тебя твои знакомые женщины…
- А-а-а, чо?
- То пердеть специально начинаешь в чужой комнате… то…
- Почему в чужой? Мы же не чужие люди?
- Я как-то ехала в маршрутке. Ещё в Казахстане. Там одна женщина ковырялась в носу, вытаскивала козявки из носа и внимательно их разглядывала…
- Как ювелир бриллиант?
- Да. Меня чуть не вырвало…
- Я тоже таких видел. Они кроме носа, ещё ковыряются в ушах. Есть, которые ковыряются в заднице…
- Может, хватит?
- Ма-а-а, если тебе не понравится моя очередная подружка, то ты, чтоб её отвадить, можешь ей рассказать, как я, лёжа на диване, ковыряюсь в носу и громко, очередями пердю… Она сразу меня бросит…
- Ну-у-у, тебя. Позор на всё село будет.
- Да, шучу я, шучу…
Да. Быстро деградирую, быстро становлюсь животным. Прошло каких-то пять лет. Грёбаный Аул и клоуны живущие в нём. Кстати, если моя подружка будет пердушкой и ковырялкиной в носу, ушах и прочих местах, то мы будем идеальной парой, будем гармонично сосуществовать…

ЗАПИСЬ – 135 (декабрь, 11 г.)
Раздался звонок в дверь. Мы с мамой вздрогнули. Мы всегда вздрагиваем – нервные. Я, к телесным конвульсиям, ещё прибавляю крепкое матерное слово или несколько слов. Типа: «Ёханый бабай!».
Вышел в коротких, пузырящихся на коленках китайских спортивных штанах и синей футболке без рукавов «А ля мачо» (мама говорит, что штаны портят мой вид, а футболка, мол, неплохая, мол, мне идёт) в холодные сени и открыл входную дверь. В лицо мне дунуло ледяным ветром.
- Здрасти!
- Здрасти!
В плотную ко мне стояла Какимтыбыл – жительница нашего Аула, пьянчужка и воровка пенсионного возраста, мать двух дочерей-блудниц и сына-алкаша. Мы несколько секунд молча смотрели друг на друга. Смотрели с близкого расстояния.
- Чо это ты на меня так строго смотришь? – дыхнула перегаром она на меня
- Жду вопроса.
- Сто рублей?
- Нет!
Она резко развернулась ко мне спиной и, бурча, пошла прочь. Я тоже ей, что-то бросил в след.
Вечером в холодильнике увидел почти пустую бутылку шампанского. Не допила Жучка. Вина было грамм сто пятьдесят. Мысленно представил следующую сценку, то есть решил пофантазировать:
- Сто рублей? – сказала синячка
- Секундочку, мадам, - ответил и скрылся в своей квартире. Через минуту вернулся с хрустальным бокалом, в котором пузырилось «Российское шампанское. Бальзам», и солёным огурцом на вилке.
Синячка пучит мутные зеньки, вот-вот они лопнут от удивления.
- Прошу, мадам! Откушайте! Сделайте милость!
Она берёт дрожащей рукой бокал. Выпивает залпом вино и говорит: - Хороший компот! - Чавкая, с аппетитом съедает огурец, по-гусарски разбивает хрустальный бокал об пол крыльца и, пошатываясь, скрывается за углом. Мгновение спустя слышится противное, гнусавое якобы пение: - Каким ты был, таким остался, орёл степной, казак лихой!..
Через несколько дней близживущие люди начинают странно, с некоторой опаской на меня смотреть. Ещё через пару дней к нам с мамой в квартиру вкатывается Хавронья и с порога горланит: - Ты, что, Сева, охренел? Всех подряд шампанским поишь! Тут это могут не понять и по морде дадут или стёкла в квартире побьют!..»

ЗАПИСЬ – 136 (декабрь, 11 г.)
В некотором царстве, в некотором государстве через два дня, в воскресенье пройдут выборы депутатов. Крупный политик маленького роста по одному из центральных телеканалов обращался к жителям страны. Голос у него был мягким и вкрадчивым. Вид – пай-мальчика. Так себя, обычно, ведёт мужчинка, когда хочет переспать с женщинкой, то есть трахнуть её. Политик хочет трахнуть целое царство-государство?..

ЗАПИСЬ – 137 (декабрь, 11 г.)
Неделю назад был дома у Компьютерщика. С ним мы в последний раз виделись года четыре назад. Он, как и я, уже несколько лет живёт один. Разводной. Дочери двадцать два года. К нему приходят женщины, но на долго не задерживаются. В двухкомнатной квартире он живёт уже девятый год, а такое чувство, что переехал в неё недели две назад. Фактически, он обитает в маленькой спаленке. Стол, компьютер, старая металлическая кровать, накрытая одеялом в тёмном, мятом и несвежем пододеяльнике… На стенах миниатюры – цветочки и кошечки, несколько видов охотничьих ножей. Цветочки и кошечек повесил на стены Компьютерщик, а не какая-нибудь знакомая его блондинка. Ножи - тоже его маленькая страсть. Зал – проходная комната завален всяческим хламом. На стене висит чучело головы дикого кабана. Ещё одна маленькая комнатушка тоже завалена всякой фигнёй…
- Кабана сам завалил? – с иронией спросил у хозяина запущенной квартиры.
- В селе мои родственники хотели её выбросить. А голова стоит восемнадцать тысяч рублей (шестьсот долларов США). Я решил забрать. Вот повесил…
На кухне на полу тоже какой-то ни то мусор, ни то хлам. Стены везде ободраны, с клочками старых обоев.
- Вот ремонт делаю, - оправдывается одинокий одичавший мужчина.
Я вежливо молчу. Этот ремонт он будет ещё лет десять делать, пока не появится в его жизни хозяйственная и энергичная женщина. Если же Она не появится, то Компьютерщик так и умрёт в этом подобие свинарника с головой дикого кабана на стене.
Компьютерщик мой ровесник. Он белобородый (бородка «а-ля профессор») крепыш с пузцом.
Есть у меня ещё один знакомый одинокий мужчина. Он тоже Компьютерщик. Я у него года полтора назад купил бэушный компьютер. Компьютерщик-второй тоже моих лет. Только, в отличие от Компьютерщика-первого, второй – высокий, худой и бледный, с сине-жёлтыми кругами под большими водянистыми очами (именно «очи», а не глаза). Он тоже разводной, тоже живёт в просторной (двухкомнатной) квартире. Его жильё тоже завалено хламом. Но это особый хлам – компьютерные детали. Компьютерщик-второй на дому собирает «новые» компы из старых, сломанных. Продаёт их и на это живёт.
Когда я с педагогом, психологом, философом, поэтом и актёром народного театра Пёстрым пришёл покупать комп к Компьютерщику-второму, его зал был завален горами деталей. Сам же он обитал в маленькой спаленке. В тот момент, в спаленке стоял разложенный диван, на котором лежала женщинка, укрытая с ног до головы одеялом. Она пряталась от гостей – от меня и Пёстрого. До конца наших переговоров и покупки мною компа, она не вылезала из под одеяла. Спаленка, по-моему, была без дверей и шторы…
Несколько месяцев назад я обращался к Компьютерщику-второму. У меня сломался, им собранный комп. Он, извинившись, принимал меня на лестничной площадке. Сослался на то, что его квартира завалена деталями. Видимо компьютерного хлама стало ещё больше за прошедший год. Я ему посоветовал подойти в какую-нибудь библиотеку и купить списанные книжные стеллажи. Он со мною согласился. Сказал, что тоже об этом не раз думал.
Знаю, что, в частности, шизофреники и старики-маразматики склонны заваливать своё жильё всяческим хламом. Оба компьютерщика – мужчины с высшим образованием (не купленным, техническая интеллигенция), будучи без постоянных женщин, возможно, надорванные жизнью, постепенно опускаются, уподобляются душевнобольным. А может они и есть душевнобольные? Нормальный, адекватный человек стал редкостью.
Если переживу свою маму, то, будучи душевнобольным, возможно, тоже опущусь: немытые полы, грязная посуда, пыль на всём, хлам и мусор по углам…
Кстати, поэт Пёстрый, проживая в двухкомнатной квартире со старичком (дальним родственником), тоже, превратили жильё в нечто похожее на свинарник. Может, мужчины без хороших, хозяйственных женщин превращаются в скотов?

ЗАПИСЬ – 138 (декабрь, 11 г.)
Через несколько дней после секеса-кекеса с Жучкой, я ей позвонил.
- Почему ты до сих пор ни пришёл ко мне и ни убрал снег? – тоном командира, сразу озадачила она меня.
- Полтора года назад, (Жучка), когда ночью я провожал тебя и рядом с нами проезжала машина, ты отходила от меня, конспирировалась… Может, у тебя там какой-нибудь Вася или Федя?
- Нет ни Васи, ни Феди. Я завтра еду выступать у пожарников. Хотела тебя попросить, чтоб ты моим бабкам купил и занёс продукты и молоко…
Жучка работает в соцзащите.
- Что-то ты не то, (Жучка), предлагаешь, несёшь…
После телефонного разговора, вспомнил, как Жучка, будучи у меня в гостях со своей подружкой Замухрышкой, в шутку предлагала: - Нам не хватает заказов. Давай ты сам себе будешь мыть полы и платить мне деньги, за то, что, как будто, я тебе их помыла…
Мысленно себе и Жучке (пусть с большим опозданием) задал вопрос: - Может, мне ещё бабушкам – подопечным Жучки – ночные горшки вынести и рейтузы простирнуть?
Телефонный разговор с Жучкой пересказал маме.
- Она хотела тебя унизить, - прокомментировала мама.
- Представь, ма-а, я стучусь в дверь к какой-нибудь бабке. Она - бабка видит мою большую, толстую, красную от мороза морду… Говорю старушке: «…Тут вам, бабочка, молочка принёс…». Она с перепугу хватается за сердце, делает в трусы (если они на ней есть) по большой и малой нужде одновременно и бежит звонить в ментовку…
Если отношения мужчины и женщины начинаются с её попытки загнать его под каблук, то ничего хорошего, на мой взгляд, уже не будет. Мне такая личная жизнь не нужна. Мне такого «щастя» уже не надо. Была одна самодура – бывшая жена Жеребцова. Достаточно. Перестал звонить и заходить к Жучке.

ЗАПИСЬ – 139 (декабрь, 11 г.)
Шорошиймужотецидед как-то мне сказал: - Я на тусовке при литгазете обычно сижу с права от (Барабана), а мой сын - с лева от него. Как-то раз прихожу, а рядом с (Барабаном) сидит (Фараон). Я его терпеть не могу. Столкнул (Фараона) со стула… Он пятнами пошёл…
В другой раз поэт предпенсионного возраста сказал мне следующее: - (Фараон) всё время норовит сесть поближе к (Барабану), а я его гоню, гоню…
Барабан, как уже отмечал, носит оранжевый пиджачок, гламурные шарфики. Мордашка у него розовая, холёная (кремчиками, видимо, мажет). Ручки маленькие, пухленькие (скорее всего, делает маникюр)…
Хорошиймужотецидед и Фараон – крепкие, жёсткие, брутальные мужики. Первый в своё время занимался дзюдо. Второй – боксом. Хорошиймужотецидед служил в ОВД, Фараон – до сих пор служит (полковник полиции).
Сделаю отступление. Штрихи углём к портрету Фараона. Несколько лет назад, присутствуя в поэтическом клубе (студии) при Союзе писателей (Его вели Метр городской – дряхлеющий хороший поэт и интеллигентный человек и Фараон – нагловатый мент, рифмующий тексты), был свидетелем весьма неприятной сцены. В клуб пришёл новенький – мужчина приблизительно семидесяти лет. Он показывал свои самиздатовские книги стихов, доброжелательно знакомился со студийцами. Этим же вечером Фараон, делая разбор стихов Новенького, «размазал» последнего, аки повидло по хлебу. Хотя, на мой взгляд, стихи великовозрастного, семидесятилетнего поэта были не лучше и не хуже творений остальных студийцев. Возможно, Фараону не понравился Новенький, как человек и он по садистки измывался над ним, лил не скупясь на него свою желчь и говно… хотя по возрасту «опускаемый» годился менту - рифмоплёту в отцы. Может, Фараона в ментовке обидел, унизил вышестоящий начальник? Вполне возможно…
- (Фараон), может хватит? – несколько раз мягко осаживал я мента.
- Какой (Фараон) злой…- подтрунивала над «литературным критиком» Мартовская кошка.
Два старых дева – поэта (Одному стихоплюю лет сорок, другому – около сорока. Оба ни разу не были женаты) ржали жеребцами, аки дебильные, прыщавые подростки в цирке….
Прошло время, и я случайно попал на посиделки в клуб, руководимый Барабаном. Фараон при всех студийцах - гитаромучителях пел хвалебные песни - «вылизывал задницу» главному редактору литгазеты.
- Я, (Барабан), ещё в конце 80-х годов купил твою кассету и два месяца слушал песни… Учился…
Не буду скрывать, мне было противно наблюдать данные метаморфозы, происходимые с Фараоном. С одним человеком – рядовым литератором он вёл себя, аки махровый жлоб, с другим – от которого зависел – словно пай мальчик. Вспомнился чеховский «Хамелеон»…Фараон и хамелеон – эти два слова хорошо рифмуются…
Но вернусь снова к «брутальным мужикам». У меня в голове, слушая откровения поэта, нарисовался ещё один набросок углём: Барабан – самка, а Хорошиймужотецидед и Фараон – самцы. Наблюдая собачьи свадьбы, заметил, что рядом с сучкой, обычно, самые сильные, наглые и ловкие кобели. Когда остальные «женихи» чем-то отвлечены, расслабленны, напуганы, самый нахрапистый вскакивает на суку и быстро её осеменяет…Может, оба мента, где-то на уровне подсознания, играют с Барабаном в собачью свадьбу???
Если, то, что сейчас написал, расскажу Хорошиймужотецидеду, то наживу себе ещё одного врага. У меня их, итак, достаточно. Этот год урожайный на врагов и недоброжелателей. А, приятелей, увы, не прибавилось.