Дневник А.З. Часть-2

17. Картина

Перед Старым Новым годом я заглянул к маме и брату. Иван Великанов мастерил небольшую и простенькую картинную раму из оставшихся от ремонта забора реек.
— Когда сделаю раму и вставлю рисунок, увидишь. Заценишь! — важно сказал он мне и хитро подмигнул.
Я с мамой пил чай, а брат пилил, постукивал молотком, наждачил на веранде. Через некоторое время он меня поманил рукою в свою комнату. На стене висела новая картина, закрытая старым выцветшим маминым платком.
— Я тебе, Спиноза, расскажу, как появился у меня этот замечательный рисунок, а потом его покажу.
— Я весь большое ухо, Князь, — бросил я, удобно устроившись в кресле.
— Вчера зашел ко мне Алекс Пипецкий, — начал мой брат.
Справка об Алексе Пипецком.
Он губернский прозаик и поэт. Весьма плодотворный литератор и большой любитель жидкостей, содержащих алкоголь. Его девиз: «Ни дня без строчки, ни для без бочки!» Более года назад Алекс на Центральном рынке Губернска познакомился с вдовой из нашего села Рабово. Она продавала домашнее молоко. Я не знаю, какую чушь нес Пипецкий, но простая, бесхитростная одинокая сельская женщина пригласила его в гости. Он приехал к ней и уже второй год гостит. За это время он нигде толком не работал. Куда устраивался — выдерживал не более недели. Точнее, его выдерживали, терпели не более недели: кому нужен постоянно пьяненький работник? Правда, вру, в ночных сторожах Пипецкий продержался недели две, но тоже, как и с предыдущих работ, его поперли. Не секрет, большинство сторожей в одиночестве вечерком, чтоб скрасить долгую ночь, прикладываются к бутылочке. Алекс Пипецкий пил больше, чем трое его сменщиков вместе взятые. В доме своей рабовской подруги литератор ничего не делает, ссылаясь на то, что его руки художника заточены исключительно под ручку и пишущую машинку. Живет по принципу: «Ты — мне, я — себе». При случае может пустить фальшивую слезу и довольно правдиво сыграть недомогание или болезнь.
Если описывать его фигуру и «пейзаж лица», то он ближе всего по фактуре к покойному комедийному актеру Савелию Крамарову плюс большой, свернутый набок, шнобель (нос).
Если говорить о его творчестве, то я уже отмечал, что он очень плодовитый. Пипецкий выпустил с полсотни поэтических сборников, но, на мой субъективный взгляд, все стихи подобны стекляшкам. Лучше издать одну книжку в пятьдесят стихов, но чтоб каждое стихотворение было подобно пусть не драгоценному, но хотя бы полудрагоценному камешку.
Я отвлекся от рассказа Ивана Великанова. Возвращаюсь к нему.
— Вчера зашел ко мне Алекс Пипецкий, — начал мой брат, — с порога поэт вдохновенно продекламировал, точнее, тихо и сипло пропел: «Закрутила, завертела, засвистела и запела…». Сделав паузу и округлив пьяненькие кроличьи глаза, закончил более громким голосом: «…Ме-е-те-ель!..».
(Признаюсь, мой брат рассказывал про Алекса Пипецкого проще. Я добавляю побольше красок. — Прим. А. З.)
— Иван Великан, — обратился он ко мне, — погода шепчет: «Займи и выпей». Дай двадцать рублей на гранчак огненной воды! (Огненная вода — спирт низкого качества, разведенный водой из крана. Этим пойлом приторговывает Розалия — жена горца Гамлета. — А. З.)
— У меня, Алекс, осталось всего лишь пятьдесят рублей из «конфетных» денег, — с сожалением ответил я ему, — а еще полмесяца впереди...
— Я верну тебе эти несчастные двадцать рублей! — напирал Пипецкий.
— Ты у меня, Алекс, брал три месяца назад пятьдесят рублей. Так их до сих пор и не вернул.
— Уважаемый, Иван Великан, плюнешь мне на плешь, если я завтра в этот же час не принесу все долги. Дай двадцать рублей! — губернский поэт изобразил нечеловеческую боль, страдание на своей несвежей физиономии.
— Но… — начал я.
— Никаких «но»! — перебил он меня, — дай двадцать рублей! Умираю! — красные мутные глазки просителя увлажнились, по щекам потекли слезы.
Мне стало жаль Пипецкого и я вместо двадцати дал ему тридцать рублей. Полчаса спустя в нашу дверь снова позвонили. Это был опять Алекс Пипецкий — оживший, веселый с ярким праздничным рисунком, на котором экзотические цветы и бабочки. Поэт стал нахваливать принесенный рисунок: «У тебя, Иван Великан, будет в доме вечное лето, будет кусочек райского уголка. Вставишь этот шедевр в дорогую золоченую раму и повесишь на видное место. Плюнь мне на плешь, если я не прав…».
Меня рисунок сразу же очаровал. Ведь я сам рисую и знаю цену прекрасному. Я отдал Алексу последние двадцать рублей и простил все прежние долги. Сегодня я смастерил простенькую раму и вставил в нее шедеврик. Со временем я подкоплю денег и куплю достойную раму для «Вечного лета». Так я назвал рисунок. Он небольшой (42х53 см), но очень оживил мою комнату, мою келью. Он словно окошечко в другую, иную жизнь, где вечное лето, где яркие карнавальные краски, где всегда тепло и светло. Где нет снега и холода, длинных темных ночей и коротких тусклых дней. Где нет долгих дождей и жирной грязи с горами мусора. Где нет вечно пьяных угрюмых и неряшливых людей в серых одеждах… — тихо, в задумчивости закончил свой рассказ Иван.
(Монолог Ивана был проще. — А. З.)
— Давай позовем маму и ты, Князь, нам обоим покажешь «Вечное лето».
— Давай позовем, Спиноза. Ма-а! Ма-а! — несколько раз крикнул Великанов.
Я сидел в кресле, мама, вытирая руки полотенцем, стояла в дверном проеме. Мой брат с торжественным выражением лица сдернул платок с картины.
— Эх, Емелюшка! Емелюшка! — разочарованно вздохнула мама, — кусок обоев вставил в раму и любуется им. Сосед Гамлет стены в сенях оклеил такими обоями. Я осенью арбузы у него покупала и видела их. Емелюшка!
Иван сник, скукожился, стал на голову ниже себя прежнего, того, что еще был минуту назад.
— Сынок, извини меня. Я не хотела. Так получилось, — мама приобняла брата.
— Все нормально, ма… Все нормально.
— Мне на кухню надо. Я молоко поставила на плиту. Будет манная каша с изюмом. Твоя любимая, Иван, — мама ушла.
— Я чем больше узнаю людей, тем больше люблю Царя. Да, тем больше люблю Царя, — произнес Иван.
(Царь — маленький беспородный пес. Его подкармливают мои родные. — А. З.)
— Я тоже, Князь, чем больше узнаю людей, тем больше люблю пауков, змей, крыс, жаб и прочих душек.
— Шутишь, Спиноза?
— Почти нет.
— Получается, Пипецкий опять мне подложил свинью? Когда-нибудь мне это надоест, и я его больно ударю…
— Ты, Иван, лучше не пускай его в дом. Гони этого алкаша и альфонса вон…


18. Влад

Когда мне было лет пять-шесть, в одной сельской избе я увидел большую деревянную раму, под стеклом которой соседствовало множество пожелтевших черно-белых фотографий.
Мы уже жили в Рабово. У меня на работе за шкафом пылилась картина с изображением юного Володи Ульянова и его матери. Я вытащил ветхий лист фотокопии с революционным семейством и на ее место вставил десятка два наиболее дорогих мне снимков. Среди них: юная мама, мой брат, я — маленький и большой, сын и бывшая жена, друзья детства и юности, собратья по перу и даже фотокопия со снимка 1912 года, где запечатлен прадед Георгий Спиридонов с бабушкой Машей. (Прадед — в расцвете сил, бабушка — в нежном возрасте.). Сей фотовернисаж в раме из бука я повесил над своею кроватью. Почти в центре картины маленькое любительское черно-белое фото с пятью молодыми людьми: Паша Прицепа, Егор Стрельцов, Влад Брикетов, Денис Козаченко и я — Андрей Заноза.
Почему я вспомнил своих друзей детства и юности? Недавно пришло письмо от знакомого из Украины, где он коротко сообщил о смерти Влада Брикетова. Признаюсь, пути-дороги пятерых друзей к двадцати пяти – тридцати годам разошлись. Каждый жил своими заботами и проблемами. У каждого был свой новый круг знакомых, друзей, коллег.
Я порой думаю, что друзьями мы стали по воле случая, так как все, кроме Егора Стрельцова, жили в одном стоквартирном доме и были одних лет.
Разбившийся насмерть в ДТП Влад Брикетов, он же Колбас (так мы его дразнили) в детстве походил на розовощекого поросеночка. Признаться, он сильно комплексовал от своей полноты. Его же мама — тетя Кама, врач невропатолог — постоянно внушала сыну и нам, мальчишкам, что Владик в меру упитанный, а мы — чуть ли не дистрофики.
Как-то раз я пошел к Колбасику. У дверей его квартиры замялся и перед тем как нажать на кнопку звонка, услышал следующий разговор:
— Поел и в туалет! — отчитывала Владика его старшая сестра Лена, — посидел, облегчился и снова за стол! Только ешь и гадишь!
Владик что-то тихо бурчал в ответ. Его слов я не расслышал, только: «бу-бу-бу». Видимо, он сидел в туалете.
Годам к восемнадцати он из поросеночка превратился в кабанчика. Говорят в народе, что только двоечники рано женятся. Влад Брикетов нарушил это правило. Он с отличием (красный диплом) окончил морской колледж и в девятнадцать лет взял в жены девушку по имени Лиана. Я тогда еще над женихом подтрунивал: «На каждую Лиану есть своя обезьяна». Он, матерясь и изображая злость, гонялся за мною.
Годам к двадцати он сформировался и телесно, и духовно. Главными ценностями для Влада стали: работа, деньги, женщины, хорошая одежда, много еды и вина, машина — желательно иномарка. Брикетов был патологически жадным до материальных, физиологических сторон жизни. Много, не жалея себя, работал, много пил и ел, маниакально любил женщин. Он напропалую гулял от первой жены Лианы, не унимаясь, ходил налево и от второй, Елены.
Незадолго до распада СССР Влад занялся бизнесом. Он имел маленький бар в центре городка и два магазинчика на рынке. В смутные бандитские девяностые годы он их лишился. В последнее время работал мастером на мясокомбинате.
Погиб Влад Брикетов чуть более года назад. Со слов знакомого, он после бурной новогодней ночи отправился на «Мерсе» к своей маме на домашний борщ. Не справился с управлением и врезался в столб. Смерть наступила сразу. Он не мучался.
Мне, порой, кажется, что вместе с уходом Влада я потерял часть своего детства и юности. Потерял часть себя. Потерял навсегда. И некто, кроме розовощекого и пухленького Владика-Колбасика, эту часть не вернёт, не восполнит. Увы.


19. О тараканах

Искусство — это бегство в детство. Для меня во всяком случае. Когда кропаю стишата или рассказики — нахожусь в другой реальности, которая фантастичнее, сказочнее обычной жизни. Ухожу на энное количество минут или часов от быта, проблем, забот… Живу жизнью своих героев, перевоплощаюсь, переношусь в другое время и место. Графоманя, я могу позволить себе (литературному герою) все, что угодно. Бумага все стерпит. Согласен, я, как и мои приятели литераторы, с тараканами в голове. А кто без тараканов? Раньше придерживался философии: «Мир — балаган, а люди — клоуны». На мой субъективный взгляд, у каждого из нас, из человеков, водятся в голове тараканы. Правда, у творческих натур они разноцветные — всех цветов радуги. Поэтому делаю вид перед рабовскими знакомыми, что у меня обычные тараканы. Никому не показываю и не читаю своих стихов и рассказов. Они этой блажи не поймут. Они слишком прагматичны, чтоб не сказать приземлены. Они живут просто. Их проблемы и заботы касаются только того, что можно съесть и выпить, что можно надеть и чем развлечься… Развлекаются обладатели обычных тараканов желтой прессой (кто с кем из «звезд» живет, кто с кем спит, что есть и пьет…); книгами «великой писательницы современности Дарьи Донцовой и ей подобными авторами; примитивными, изнуряюще-долгими сериалами; трехаккордной музыкой с безграмотными пустыми песенками текстами — то есть попсой.
Обладатели обычных тараканов не виноваты в отсутствии вкуса. Им его просто не привили, не развили. Для них все золото, что блестит.
На мой взгляд, если бы все люди, если бы каждый из человеков писал бы стихи или пел, рисовал или играл на каком-нибудь музыкальном инструменте, то планка качества масскультуры сильно бы поднялась. Не было бы места бездарям среди любимцев народа. Да и сами люди — пишущие, поющие, рисующие… — стали бы чище, красивее и одухотвореннее. Мир людей поднялся бы на новую, более высокую ступень развития.
P. S. Перечитал написанное. Мои размышления отчасти похожи на монологи брата Ивана. С кем поведешься — того и наберешься…


20. Царь

Днем у магазина «Космос» встретил пса моих родных — Царя. Брат с мамой его хорошо кормят, но он все равно любит попрошайничать то у одного, то у другого, то у третьего… из магазинов. Пес придает своей мордашке, глазам такое горестное, сиротское выражение, что сердобольные люди (особенно старушки), выходя из магазина с покупками, обязательно делятся с «несчастным».
О Царе. Позапрошлым летом во дворе моих родных появился малюсенький зачуханный и блохастый щенок. Он с улицы пролез в одну, известную только ему, щель. Мама его сытно накормила, а брат унес к магазину (может, кто-то подберет). Не прошло и часа, щенок снова оказался у входных дверей дома.
— Ма-а, видишь, масик выбрал нас. Пусть с нами живет. А-а? — упрашивал мой брат маму.
Мама не хотела брать ни кошку, ни собаку, потому что когда они умирали или пропадали, она сильно переживала, плакала и даже болела. Мама боялась привыкнуть, прирасти к очередному животному и вновь при его потере мучиться, но брат Иван Великанов ее уговорил.
Они щенка баловали: кормили разными вкусностями, поили домашним молоком, купали с зоошампунем, ловили блох и принципиально не сажали на цепь.
Недели две спустя после появления щенка у меня с братом состоялся следующий разговор:
— Спиноза, как бы ты назвал нашу с мамой собаку?
— А у вас есть вариант, Князь?
— У соседа Гамлета пса зову Барон. Слава Труду назвал собаку Маркизой. (Барон — рыжий беспородный пес. Злобный и глупый. Звеня массивной цепью, он лает на всех подряд, а по ночам воет. Маркиза — крупная, тощая и вислоухая сука без всяких признаком, намеков на голубую кровь.) Я тоже хочу назвать нашего щенка красивым благородным именем. Например, Император.
— Слишком длинно, Князь. Четыре слога. Замучаешься, пока выговоришь.
— А как, Спиноза?
— Назови его просто Царем. Царь — один слог и по статусу царь выше баронов и маркиз.
Я, признаюсь, подшучивал над братом Иваном Великановым. Меня всегда раздражало и где-то даже бесило желание большинства обывателей давать своим братьям меньшим, породистым и беспородным, «дворянские» клички. Мой брат, не заметив иронии, принял доводы в отношении клички Царь за чистую монету.
Мама предлагала назвать щенка Шариком или Дружком, но Иван ее уговорил и маленький шерстяной, часто повизгивающий, живой и теплый комочек стал именоваться Царем.
Царь рос-рос, но не вырос. Он размером с крупного кота. Иван Великанов смастерил псу будку, но тот в ней не живет, не спит, не греется в непогоду. «Его величество» бродяжничает по центру села Рабово. Домой приходит подкрепиться, отметиться. Спит пес на сеновале у соседей. Мама, накормив Царя, частенько берет его на руки. Прижимает Царскую мордашку к своей щеке и сюсюкается с ним. Брат Иван Великанов на полном серьезе говорит:
— Я Царя больше люблю и уважаю, чем соседей Гамлета и Слава Труду…
Я же пса пафосно зову Царь Блоходав 1. Он откликается и дружелюбно машет хвостом.


21. Соседи

Соседи моих близких — горец Гамлет и Слава Труду — с давних пор соревнуются, пытаются удивить друг друга и остальных соседей своим достатком, богатством.
Дам физические портреты этих двух персонажей. Слава Труду. Некоторых человеков матушка Природа вырезает тонкими, дорогими резцами и раскрашивает в праздничные цвета. Славу Природа вырубила топором из полена и макнула в ведро с серой краской.
О Гамлете с трудно выговариваемой фамилией. Как-то раз летом я его увидел в огороде в одних шортах. Так вот, если б из губернского зоопарка убежала обезьяна, то Гамлет на некоторое время мог бы ее вполне заменить. Уж слишком волосатый.
Черкну о внутреннем мире Славы Труду. Редкий скупердяй. Вечно ноющий, плачущий о том, что, мол, пенсия маленькая. Никогда первым не поздоровается. Никогда не скажет «спасибо» за десяток данных ему гвоздей или налитые сто граммов. Мало того, может упрекнуть, что водка некрепкая или рюмка маленькая.
О душевном «богатстве» Гамлета я могу только догадываться. Однажды я его увидел сидящим на пне возле нового, крашенного в революционно-красный цвет, туалета. Горец был погружен в думы. Предполагаю, он не размышлял о бренности земного пути; не гадал, через сколько миллионов лет погаснет звезда по имени Солнце; не задавался извечными вопросами: «Быть или не быть?», «Что делать?», «Кто виноват?»…Он, скорее всего, прикидывал, где можно подешевле купить бычка или пару-тройку свиней. Забить их и подороже сбросить разделанные туши.
Гамлет вместе со своим сыном Карапетом — нагловатым и туповатым малым — занимаются всем, что приносит деньги. Они ничем не брезгуют. Главное, чтоб было побольше бабла (денег).
Мой брат Иван Великанов, пообщавшись с Гамлетом и Слава Труду, очень точно и в то же время коротко их охарактеризовал: «Соевые конфеты, завернутые в фантики из-под шоколадных».
Итак, два эти соседа соревнуются в достатке. У Гамлета большой гараж (бывшая собственность совхоза) и несколько машин, а у дочери Слава Труду Светланы богатенький спонсор, который ниже ее на полголовы и старше в два с хвостиком раза.
Моя мама, увидев из окна «Мерс» Светланиного благодетеля, всегда в шутку говорит: «Вторая папа Светы приехала».
Гамлет поменял обычные деревянные окна (рамы были в нормальном состоянии) на нобелевские.
Слава Труду за деньги дочериного спонсора покрыл крышу (шифер мог бы еще с десяток лет послужить) серебристой жестью.
Гамлет заменил стандартную антенну на спутниковую «тарелку» (эта «дура» в диаметре — более метра).
Слава Труду обшил большой высокий сарай сайдингом (каприз дочери).
Гамлет сделал новый забор из плоского шифера.
Слава Труду стал топить баню газом.
Гамлет выкармливает с десяток свиней (запашок — не приведи Господи).
Слава Труду недавно завел вторую корову…
Как-то раз я говорил с братом Иваном Великановым о соревновании соседей и сболтнул лишнее. Мол, если бы Гамлет повесил своему псу Барону на шею лучший галстук, а Слава Труду купил бы корове седло, то они бы друг друга порядком удивили. И соседей, конечно.
Иван Великанов запомнил мною сказанное и передал соседям. Гамлет от избытка эмоций забыл русский язык и стал, захлебываясь, орать на своем наречии. Слава Труду же глухо, в нос что-то пробурчал и посетовал на мизерную пенсию.
Гамлету под пятьдесят. Его мучает язва желудка. У Славы Труду шалит давление и проблемы с глазами. Но они не унимаются и соревнуются. Сил все меньше, а дури все больше!
P. S. С возрастом появляется все больше болячек (болезней), давит груз лет, выматывают работа и быт. Надо беречь, охранять и поддерживать в нормальном состоянии накопленное годами…
На мой субъективный взгляд, надо, наоборот, освобождаться от всего лишнего: «ведер без дна», «чемоданов без ручек»… Они мешают идти налегке дальше по жизни.


22. Попс

Я шел к своим родным. С неба сыпалась снежная крупа, словно кто-то там — на верху мелко крошил пенопласт. Снега в этом году выпало мало. Сугробов как таковых нет. Еще три недели — и весна (календарная).
Возле магазина «Космос» трое мальчишек бегали, кричали, смеялись, били друг друга ранцами. Один из них изловчился и свалил другого попой. Да-да, попой. Он разбежался, подпрыгнул, в полете развернулся и, выбросив вперед свой тощий зад, ударом в спину сбил своего приятеля. Тот упал лицом в пушистый сугроб и захныкал. Через мгновение все трое снова прыгали и смеялись.
Вспомнился один эпизод из прежней бессарабской жизни. Я тогда зашел в комнату брата Ивана Великанова. Он был не один. На диване рядом с Иваном сидел его приятель Кеша. На журнальном столике гора конфет и кучка фантиков. У них был «день сладостных мечтаний». Кеша — в рубашке телесного тона с пуговицами разных форм, размеров и цветов. По-моему, он в этой рубашке и спал. Не припомню, чтоб он в теплое время года был в какой-то другой сорочке или, допустим, футболке. Впрочем, это деталь, мелочь, не относящаяся к делу.
— Спиноза, мы с Кешей придумали новый вид спорта! — радостно выкрикнул мой брат.
— Какой же, Князь?
— Кеша, расскажи ему.
— Кхе-кхе, — откашлялся обладатель рубашки с разными пуговицами и тихим вялым голосом повел речь. — Есть спорт бокс. В нем соперники бьют друг друга руками. А мы придумали новый вид спорта, где бьют друг друга исключительно попами…
Заметив мою улыбку, Кеша чуток стушевался, стал теребить тощей и бледной птичьей ручкой-лапкой пуговицу на рубашке.
— Кхе-кхе. Так вот, – продолжил он, — суть в том, что на ковер типа борцовского выходят два попсера..
— Попсера? — переспросил я.
— Да, попсера. Наш с Иваном спорт называется попс — от слова «попа». Кто им будет заниматься, тот будет именоваться попсером. Так вот, кхе-кхе, выходят два попсера и начинают толкаться попами. Больше ничем нельзя бить, только попой. Ковер пусть будет круглым, метров пять в диаметре. Если один попсер сбил другого с ног и тот коснулся двумя руками ковра, то это чистая победа. Если коснулся одной рукой ковра — потерял, допустим, пять баллов. Если встал на колени — тоже минус пять баллов. Если вышел за пределы ковра — минус, допустим, два балла. Все тонкости попса можно продумать в ходе развития этого нового замечательного вида спорта…
— Как ты думаешь, Спиноза, надо нам запатентовать новый вид спорта? — вмешался мой брат.
— Не знаю, Князь. Но попс — забавный, смешной спорт. Это однозначно.
— Соревнования по нему можно устраивать на народных гуляниях, — продолжал Кеша, — чтоб людей посмешить, поднять им настроение. Прыгают же в мешках и канат перетягивают… И главное, кхе-кхе, — добавил приятель моего брата, — в попсе минимальный травматизм, — в тонких нервных пальцах он вертел оторванную от рубашки красную пуговицу с хвостиком черной нитки.


23. Павлушенька

Недавно мне приснился странный сон. А впрочем, какая голова — такие и сны. Словно я на Украине, в своем родном городе Аккермане подхожу к пятиэтажному дому, с которым связаны тридцать лет моей жизни, а его угол до второго этажа в обоях. Их клеит тетя Лида — мать моего приятеля детства Павла Прицепы, а сам Паша мелькает в окне темной комнаты. Он тоже клеит обои, только внутри квартиры.
Признаюсь, во сне я сильно удивился тому, что обои наклеивают снаружи дома. Что только не приснится?
Паша Прицепа, Прицеп, Прыщ, Павлович, Павел Павлович, Павлуша, Павлушенька, как ты поживаешь? Не женился ли в пятый-шестой раз? Когда я уезжал с Украины (пять лет назад), Паша был в четвертом официальном, документально оформленном браке, Ему шел тридцать девятый год.
Павел Павлович Прицепа у меня ассоциируется с женщинами и туалетом. Объясню. Когда Павлушеньке (так его ласково зовет мама — тетя Лида) исполнилось двенадцать лет, он стал проявлять недюжинный интерес, любопытство к женщинам. Все летние школьные каникулы он просидел в грязном, смрадном общественном туалете, подглядывая за тетками-бухгалтерами из сельхозтехники (это предприятие находилось рядом с нашим домом).
Олег — рослый, смуглый, курчавый парень (похожий на цыгана) из старшего класса как-то спросил у Паши:
— Хочешь, Прыщ, увидеть голую тетку?
— Хочу, — потупив глаза и покраснев, тихо ответил Паша.
Олег взял за руку «любознательного» и повел к сортиру. (Если бы Паша проявлял такой же интерес к учебе, как к женским гениталиям, то учился бы исключительно на одни пятерки. В школе же он был слабым троечником.) Они подождали, когда в отхожее место зайдет очередная бухгалтерша. Подошли к двери. Олег, что есть дури дернул ее на себя. Шпингалет согнулся, и дверь распахнулась…
Тетка вылупила на нежданных гостей глаза. В них, как мне думается, был первобытный ужас вперемешку с удивлением и стыдом.
— Гляди, Прыщ! — хладнокровно сказал Олег Паше.
Мгновение спустя «жертва» опрокинулась назад на загаженный и заплеванный пол. В судороге скривив рот, заверещала: «А-а-а!».
— Бежим! — крикнул «экскурсовод» и потянул за собою обалдевшего Пашеньку.
Паша вырос. Окончил мореходное училище и по распределению попал в Керченское морское пароходство. В Керчи он приглядел тридцатилетнюю женщину — единственную дочь начальницы отдела кадров пароходства и боцмана. Женщина была старше Паши на восемь лет. Он ее охмурил и женился. Ее родня посодействовала устройству зятя на хорошее судно с приличной зарплатой. Их совместная жизнь длилась недолго. Возвратившись из очередного рейса, наш моряк обнаружил в своем семейном гнездышке другого мужчину. Точка!
Вторая Пашина жена была его моложе. Ее родители успешно трудились на мясокомбинате, а бабушка, владея виноградником площадью в пятьдесят соток, имела достойный доход от продажи вина. У Паши родилась дочь, но жизнь тоже не заладилась, и они развелись. Поговаривали, что он дрался с женой и давал оплеухи маленькой дочери.
Паша устроился на крупный городской завод слесарем-сборщиком. На предприятии трудилось много женщин. Он «казановничал». Его за глаза звали Султаном. Между делом Павлович сдал на права в автошколе, хотя машины ни у него, ни у его родителей не было. Тетя Лида в ту пору с досадой пожаловалась моей маме: «Павлушенька выучился ездить на машине. Хочет жениться на женщине с машиной. Но те, шо с машиной, за него не хотят идти, а те, шо без машины, хотят, но Павлушеньке не нужны».
Третий раз Павлович женился на дамочке значительно старше себя. У нее была просторная четырехкомнатная квартира. Но долго они вместе не прожили. Он сбежал от дамочки в Москву якобы на заработки. Из столицы России (СССР рухнул) он позвонил и сообщил третьей жене, что в него страстно, просто безумно влюбилась генеральская дочь и он, мол, не может ей отказать. Это была сказка, сочиненная Павлом Павловичем. Его старший брат-москвич, приехав в Аккерман, рассказал, что Паша, проживая у него, полтора месяца пролежал на диване, лузгая семечки и смотря видик. Мол, нигде не работал, никуда не ходил.
Четвертая жена Павловича была значительно его моложе. Замуж выходила в первый раз и, следовательно, сыграли свадьбу с гостями, машинами, рестораном.
Надо заметить, что все четыре Пашины свадьбы были проведены со всеми полагающимися атрибутами и церемониями. Его родители влезали в большие и длительные долги. Занимали у одних, потом у других и отдавали первым кредиторам, слезно просили у третьих и отдавали вторым… Тетя Лида из кожи вон лезла, только чтоб Павлушеньке было хорошо.
Незадолго до моего отъезда из Украины четвертая жена Паши родила сына. Павлович же работал сантехником. Так или иначе его жизнь снова была связана с туалетом.


24. О творчестве

Знакомый губернский поэт как-то мне признался: «Мучился бессонницей и сочинил девять стихов…».
Вечером и ночью на работе, во время суточных дежурств, обдумал полтора десятка миниатюр, так или иначе связанных с творчеством. Излагаю их на бумаге.



У рок-музыканта Андрея Макаревича есть песня о кошке. Суть песни в том, что все животные и птицы сбиваются в стада и стаи, « И только кошка гуляет сама по себе и лишь по весне с котом…»
Один известный российский биолог сказал, что когда человечество стало объединяться в большие стаи ( 40-50 тысяч лет назад), то оно стало глупеть. Мозг гомо сапиенс уменьшился, так как человеческие стаи старались избавиться от самых умных, от слишком агрессивных и непохожих на них ( Умные и непохожие – это, как правило, учёные и художники; агрессивные – убийцы и насильники.)
Булат Окуджава в одной песне тоже говорил о тяге к «кучкованию»:

«… Дураки обожают собираться в стаю,
впереди главный – во всей красе…»

Но вернёмся к кошке, что гуляет сама по себе –,точнее, к хорошему художнику. (Понятие «художник» ёмкое. Это и литератор, и живописец, и актёр, и музыкант…) Он – хороший художник, как и кошка, по своей сути не стадное животное. Он чувствует всем своим существом, каждой клеточкой, что стадо может убить его индивидуальность, так как представителей стада раздражает непохожесть художника, ибо большинство любит единомыслие и единообразие.
Для Союза Писателей (советского) такие мастера слова, как Хармс, Бабель, Платонов… были подобны белым воронам – изгоям, юродивым.
Самобытному, оригинальному художнику вредны всяческие союзы и партии, так как
они загоняют его в клетку, подрезают крылья, держат на коротком поводке, иначе говоря, ограничивают свободу его творчества.
Настоящий художник – кошка, которая гуляет сама по себе…



Художественные произведения сродни архитектуре. Когда они написаны мастерски — похожи на удачно построенные здания. Это характерно и для короткого стиха, и для объемного романа.
Слабая «вещичка» похожа на нелепую скособоченную хижину, где вместо окон — двери, и, наоборот, нет трубы, где-то в стенах трещины, а то вообще куски старой фанеры или листы ржавого железа. Ветер критики дунет, и вся хижина завалится набок, подняв клубы пыли и оставив после себя гору хлама и мусора.
Может получиться произведение-здание по солиднее, посерьезнее. Но оно порой отталкивает серостью, убогостью, какой-то приземленностью, как советские многоэтажки-близнецы.
А есть произведения-дома, выполненные в гремучей смеси архитектурных стилей. Тут и барокко, и антика, и готика… Русская резьба по дереву и… пещерная живопись. Главное — чтобы не отказали вкус и чувство меры «архитектору», то бишь писателю.
Вы, наверное, встречались с яркими праздничными домиками в гирляндах ( на детских площадках и ярмарках ) напоминающими елочные украшения или, допустим, аппетитные пластмассовые фрукты. Такие домики, увы, мертвы. В них летом жарко, а зимой — холодно. Они не для жизни. Так, бутафория. Есть «архитекторы», что строят лишь воздушные замки. Они порой десятилетиями вынашивают замысел, устно рассказывают о своем красивом доме-романе, какой он, мол, будет в будущем. Но так его и не строят. Одни слова, слова, слова…
Литераторов много. И все они возводят свои домики, дома, дворцы. Главное — не лепить замки из песка. А то набежит волна времени и запросто слизнет такое строение, словно его никогда и не было…



У любого слова есть цвет и запах, вкус и вес. Слова бывают звонкие и глухие, мягкие и твердые, как и буквы, из которых они состоят. А еще они бывают огненные и ледяные.
Цвет у слов от прозрачного, словно утренний воздух в деревне, до иссиня-черного крыла ворона. Запах — от чистого дыхания младенца до зловоний канализации мегаполиса . Вкус — от белого домашнего хлеба до черного горького шоколада. Вес — от пылинки, повисшей в воздухе, до неподъемного креста, что каждый из нас несет на себе. Звучание — от пения жаворонка в небесной синеве до барабанной канонады войны. Слова бывают вязкие, как мед, и твердые, словно оружейная сталь. Теплые, как ладонь матери, и студеные, словно ветры Антарктиды.
Слово «мама». Оно в розовой тональности, оно нежнее красок рассвета. Запах — легкий, пряный. Вкус наливного, чуть перезревшего яблока. Звучание — мягкое, две буквы «м». На вес оно не тяжелое, но и не легкое. Слово тянется патокой: два слога, и оба одинаково вязкие. Слово «мама» теплое, словно парное молоко. Но самое важное — это одно из самых дорогих и любимых слов русского человека. Его первое слово.



Правильнее было бы поставить впереди названия миниатюры слово «хлеб», но так лучше звучит. Хлеб — это каждодневный труд, будни, основа жизни. Вино же — праздник, веселье, отдохновение.
Для меня «вино» — синоним творчества, вдохновения, ибо оно опьяняет, наполняет сердце восторгом, радостью. Вы на полотне и бумаге, в звуках и камне выражаете свое пусть небольшое, но отличное от других «я», свое видение мира.
Хлеб — труд, будни, основа жизни — дает духовную пищу для вина-творчества-праздника. Одно рождает, дополняет, поддерживает другое. Они неразделимы, как день и ночь, жизнь и смерть, мужчина и женщина. Хлеб без вина — каторга, серое однообразие, ночь длиною в жизнь… Вино без хлеба — праздность, леность, полный упадок, «обломовщина».
Хлеб — кряжистый бородатый мужик с косолапой походкой и мозолистыми натруженными ручищами. Вино — озорное, непоседливое дитя с хлопушками и воздушными шариками всех цветов радуги. Хлеб и вино идут, взявшись за руки. Они — одно целое!



Если условно представить, что человечество — это мать, а отдельные его яркие, выдающиеся представители — дети. То политики, вожди, полководцы, царственные особы, как правило, не обласканные дети. Зато художники, поэты, музыканты… - любимцы.
Сильным мира сего не прощают ошибок и слабости, их осуждают, проклинают, казнят, предают анафеме… Творческим натурам прощается практически все: пьянство, распутство, дурной характер, неадекватное поведение…Потому что все это — шалости обожаемого дитя.



У каждого крепкого автора есть одно или несколько наиболее удачных произведений. Это и будет «паровоз», который тянет за собой во времени и пространстве остальные, менее удачные стихи, рассказы, романы, пьесы, словно длинный-предлинный состав. «Паровоз» — лицо автора, его визитная карточка, гарантия остаться в литературе, занять свое место, свою нишу.
Например, Ханс Христиан Андерсен — великий сказочник, известный во всем мире. А ну назовите десять его сказок! Сложно? Вспомнятся, прежде всего «Снежная королева», «Гадкий утенок», «Голый король», «Огниво» и еще несколько. Это и есть андерсеновский «паровоз», остальные сказки — длинный состав, десятки вагонов. Если у автора нет знаковых произведений — «паровоза», тогда его «состав» стоит на запасном пути или вообще в тупике. Если же есть удачные, как говорил Антон Чехов, вещички, тогда «…паровоз вперед летит!». Та же ситуация и в остальных видах искусств.



Критика — вещь нужная, но не всегда.
Человек рождается, формируется, вырастает. У него свой природных цвет волос и глаз, форма носа и ушей, особенности сложения тела.
Способности к творчеству тоже даются от природы — родителей — Бога. У каждого художника есть свой потенциал, своя высота, выше которой он, как ни пытайся, не поднимется.
Стоит ли, допустим, критиковать поэта за штампы, банальные рифмы, словесную неуклюжесть?.. Это похоже на приставание Красной Шапочки к Волку, переодетому в бабушку: «А почему у тебя такие большие уши?..».
Можно, конечно, при помощи медицины изменить цвет кожи, удлинить ноги, нарастить волосы… Так же слабый поэт при поддержке более сильного может улучшить свои тексты посредством кардинальной их переработки. Но с другими, чужими образами и рифмами — это уже будет не он, не его сущность, не его мир.
Если в несколько слов: тело, ум и сердце — без вмешательства медиков — неизменны. И не стоит требовать от человека невозможного, только врага наживешь.



Если у магазина плохой фасад, невыразительная вывеска — в него заглянет меньше покупателей. Та же ситуация в литературе и еще в нескольких видах искусств.
Литература. Книга. Если книга плохо оформлена и имеет скучное, не интригующее название — ее прочтет значительно меньше людей. Та же домохозяйка скорее будет смотреть киносериал, разгадывать кроссворды, пить чай с соседкой.., чем возьмется за «серенькую» книгу с таким же «сереньким» названием.
Человека встречают по одежке, книгу — по обложке (В. М.).
В свое время А. П. Чехов шутил (дословно не помню): «…Самое трудное — это придумать название рассказу…».
Вывод: Мало написать достойный рассказ, интересную повесть или роман, надо еще найти удачное, емкое, многоговорящее название своему труду.



Когда мне было 10 — 12 лет, я с друзьями играл в «клады» Мы собирали разноцветные стекляшки от битых бутылок. Самыми ценными считались оранжевые и красные осколки от автомобильных фар. Эти «самоцветы» ссыпались в консервную банку и зарывались в землю. Ты искал по рукотворной карте «клад» соперника, он по такой же писульке пытался найти твой «тайник». Кто первый обнаруживал «сокровище» — тот побеждал и становился на одну жестянку со стекляшками богаче.
К чему я это? В детстве любая стекляшка-бриллиант, всякая блестящая дрянь — золото. И взрослые люди, если в чем-то плохо разбираются, ведут себя наивно, смешно, как дети. Поэтому для большинства из нас, профессионально не связанных с искусством, масскультура (кино, сериалы, поп-музыка, бульварное чтиво…) является проявлением, продуктом подлинного творчества, настоящего искусства. Единицы могут отличить «бриллиант» от «стекляшки». Этим и пользуются «творцы», а их «шедевры» имеют высокий успех у большинства непосвященных.



Один футбольный болельщик, заполняя некую анкету, в графе «религия» написал: «Арсенал» («Арсенал» — английский футбольный клуб). Я хоть и не футбольный фанат, но этого человека понимаю. Для меня как для индивида, недостаточно верующего в Бога (Библию не читал, молитв не знаю, постов не соблюдаю, в храмах бываю редко…), например, религией является искусство. Конкретнее — литература, язык. Для такого, как я, молитвой может служить миниатюра о русском языке И. С. Тургенева. Иконами являются портреты любимых русских и зарубежных писателей и поэтов (классиков).
Религия, как правило, не материальна. Она дает человеку только духовное удовлетворение, мир с самим собою, внутреннюю гармонию. Не секрет, что большинство творческих людей (художников, писателей, артистов…) — небогатые люди. Для многих из них искусство — территория души, сердца, интеллектуальных игр… Они искусству служат, поклоняются. Оно им помогает жить, терпеть, сопротивляться, чего-то добиваться и, конечно, верить, надеяться, любить…



Любая творческая идея имеет свою лучшую форму воплощения. Одну идею можно точнее и полнее выразить в романе, другую — в фотографии, третью — в скульптуре, четвертую — в частушке, пятую — в телесериале…
Литература. Берешь в руки, допустим, некий роман некоего автора. Читаешь. Тебя утомляют и раздражают длинноты, топтание на месте, словоблудие автора. С горем пополам дочитываешь и понимаешь, что идея у романа, в общем-то, хорошая, интересная, но не надо было автору пачкать триста страниц, достаточно было написать рассказ в тридцать страниц и он бы «выстрелил», не заставил бы тебя - читателя зевать, перепрыгивать с абзаца на абзац, не дочитав, заглядывать на последние страницы. То есть в данном примере идеальной формой воплощения задумки был бы рассказ, но автор выбрал роман.
Встречаются и рассказы с огромной концентрацией мыслей и чувств, героев и событий… Они похожи на конспекты. Но «концентрированный» рассказ все же лучше «разбавленного» романа, так как он не отнимает лишнего времени у читателя.



Древний грек Аристотель подсчитал, что в литературе порядка тридцати шести сюжетов.
Возьмем, к примеру, историю Золушки. Этот сюжет обыгрывался, обыгрывается и будет обыгрываться всеми, кому не лень, пока существует человечество. Известная писательница, особенно в среде домохозяек, Барбара Картленд во многих своих романах (вошла в книгу рекордов Гиннеса как самый плодовитый автор), мне думается, без особых мучений совести не единожды пересказала историю бедной, но смазливой и правильной девушки. «Золушка», обычно, находила свое счастье в лице пусть достаточно потасканного и потрепанного жизнью, но зато богатого и благородного дядечки голубых кровей. Мастерица в жанре «Сопли и слезы» только меняла место и время действия, имена, обычаи и предметы быта. А это уже ДЕТАЛИ. Барбара Картленд (и ей подобные литераторы) — или редкая д-д-дамочка, которой повезло с издателями, что ее пропиарили, или очень расчетливая с-с-сударыня, хорошо разбирающаяся в психологии «блондинок в розовом». Благодаря последним писательница прославилась и обогатилась…
Но вернемся к ДЕТАЛЯМ. Получается, некоему автору можно взять сюжет, что обыгрывался другими литераторами уже до фига с хвостиком раз, но, используя свои ДЕТАЛИ, создать нечто свое, отличное от других. Желательно, чтоб ДЕТАЛИ были свежими, эксклюзивными, а не трафаретными и банальными — всем (даже «домохозяйкам») набившими оскомину.
И тогда якобы «новая картина» заиграет всеми немыслимыми красками (деталями). Да здравствует КОРОЛЕВА – ДЕТАЛЬ!



«Стихи» и «кекс» (читай: матерщина и секс) — занимает важное место в жизни большинства людей. И, на мой субъективный взгляд, есть некое ханжество, когда в литературных произведениях причесываются и прилизываются, припудриваются и подкрашиваются «темные» стороны человеческого бытия.
Для многих простых мужиков (да и женщин тоже) «стихи» (матерщина) — важная составляющая их речи. Они говорят «стихами» не только когда им отдавят ногу, не дольют в стакан водку, иль пошлют к черту, но и в спокойном, умиротворенном состоянии. Частенько они используют нецензурную речь вследствие скудного словарного запаса. Проще склонить на разные лады слово «хрен», чем искать ему синонимы. Сантехник иль грузчик… (если он, конечно, в прошлом не учитель русского языка и литературы) не будет подбирать красивые и емкие слова, он скажет просто, незамысловато «стихами» и его поймут ему подобные.
К чему я все это? А к тому, что литературные герои должны говорить на характерном для них языке. «Стихи» должны присутствовать в литературном произведении. Пусть не в «чистом» виде, но хотя бы в завуалированном.
О «кексе» (сексе). Не «кексом» единым жив человек, но все же благодаря нему жизнь человека (и не только его, но и животных, птиц, насекомых…) становится ярче, наполненнее и, если хотите, радостнее, счастливее.
Картина жизни без него — «кекса» — сера и постна. То же самое, что Новый год без елки, шампанского и Деда Мороза…
Желательно, чтоб «кекс» присутствовал и в литературных произведениях, но только к месту, в небольшой и оправданной («кекс» с «изюмом») дозировке.
Без «стихов» и «кекса» и жизнь, и литературные произведения похожи на человека без возраста и пола, с неясными занятиями.



«Талантливый» попугай может повторить за человеком слово, и даже короткое предложение; за зверем, птицей, насекомым… характерные для тех звуки…
В искусстве, конкретно в литературе, достаточно «попугаев» — повторяющих за другими, выдающих чужое за свое…
На мой субъективный взгляд, есть сознательное и бессознательное попугайство.
Первое. Как правило, бездарный, но честолюбивый, наглый и беспринципный автор выдает чужие образы, мысли, идеи… за свои кровные, при этом, совершенно не мучаясь угрызениями совести. Этот тип пойдет по головам, только бы добиться поставленной им цели.
Второе. Бессознательное попугайство. Литератор прочитал или услышал нечто интересное, оригинальное… ОНО отложилось в памяти. Прошло время. В момент написания стиха, рассказа… ОНО — интересное, оригинальное (из-за короткой памяти автора) — вылилось на бумагу как свое, родное. Если данный «попугай» не страдает тяжелой формой склероза, то его будет мучить чувство, что ОНО уже было сказано кем-то до него, сказано раньше (принцип «дежавю»). И возможно, такой литератор даже вспомнит, откуда он ОНО передрал и, соответственно, выдал за свое.
Успокаивает то, что «попугай» никогда не запоет «соловьем». Можно точно воспроизвести несколько звуков, но не всю песню.
Есть еще третье явление, очень похожее на попугайство (плагиат). Это когда идея, образ, мысль… «витает в воздухе» и в одно и то же время два автора (один, допустим, живет на Камчатке, а другой — в Калининграде) пишут об одном и том же, только своими, характерными для них, словами, средствами, приемами…



Большинство современных звёзд масскультуры (эстрада, телесериалы, всяческие шоу…) – не звёзды, а окурки!
Глухая ночь.
Окурок бросили с балкона.
Полёта яркий след.
Упал в траву,
Погас.
Быть может,
Вывод прост
И нету в нём резона:
Окурок может стать звездой
Лишь в тёмный час… ( В. М. )

Они – окурки устраивают грязные скандалы ради чёрного пиара; делают дешёвые шоу из своей личной жизни; наносят друг другу удары в спину и ниже пояса: распускают про своих конкурентов несусветные сплетни и слухи, расправляются с ними физически; обращаясь к пластическим хирургам, становятся существами без пола и возраста; молодые женоподобные люди из этой среды частенько живут с нагловатыми мужеподобными старухами при деньгах; девицы с искусственной, деланной красотой прыгают в постель к могущественным «упырям»… и всё это ради дешёвой популярности, бабла (денег) и места под софитами.
Окурки, как правило, выдающиеся приспособленцы и коньектурщики.
Они, обладая средними, а порой и посредственными, способностями, дарованиями, знают кого «лизнуть» и на кого «гавкнуть», где промолчать и где повысить голос, когда прогнуться и когда «упереться рогами»…
Окурки всегда у «кормушки» (материальные блага), так как, без исключения, желают любой ценой подороже продаться.
Они нередко оказываются на вершине «Олимпа» и с этой высоты усердно гадят на головы по настоящему одарённым художникам.
От их «творчества», образа жизни и мыслей особенно большой вред для неокрепшего подрастающего поколения.
Они развращают общество: навязывают фальшивые ценности; стирают, размывают границы между правдой и ложью, добром и злом, нравственным и безнравственным…
Как вредны наркотик, алкоголь, табак… для тела, так творчество и жизненный пример окурков опасны для душевного здоровья людей.
…Настоящие звёзды: Рафаэль, Бах, Толстой…Они погасли (умерли физически), но их свет будет идти к нам, освещать жизненный путь людей пока существует человечество.



Частенько настоящий, честный художник, идущий своею тропой, не потакающий вкусам большинства, то есть не коньектурщик, влачит жалкое существование, живёт в материальном отношении хуже лоточного торговца. Мне думается, это потому, что большинству людей не интересно честное и умное искусство. Его основная масса человечества, просто, не понимает и не пытается понять, так как для этого надо думать, уметь чувствовать и, конечно, иметь вкус. Большинству подавай что-нибудь попроще, поярче, покрикливее…
Труд хорошего художника ещё потому не в чести, что в обществе всячески раскручивается и поощряется КУЛЬТ ТЕЛА. Всё делается во имя тела и его потребностей: еда, одежда, секс, жильё, средства передвижения, зрелища…
Сегодня человек – кучеряво выражаясь, увы – зверобог. В нём преобладает звериное,
животное начало над божественным. Может, когда-нибудь он станет богозверем и тогда телесное и духовное в нём гармонично уравняется, станет 50 на50.


25. Яка-Кобеляка

Сегодня утром на общей кухне пил чай со своей соседкой бабушкой Настей. Она, пристально посмотрев на меня, заметила:
— Мордатый ты стал, как футбол.
— Чай пью, — отшутился я.
— От чая не поправишься. Жениться тебе надо. Тоды похудешь и красивше станешь…
— Да куда еще красивее.
Анастасия Афанасьевна хотела поправить платок, но он полностью развязался и сполз на плечи, обнажив коротко стриженную, чтоб не сказать лысую, голову пожилой женщина. Она всплеснула руками, как птица и, смутившись, пожаловалась:
— Попросила Димку (правнук А. А. — подросток), чтоб она меня постриг покороче. У меня волос шибко лез. А она, дуралей, оголтала полностью. Обманула меня Димка, а потом ржал, словно конь…
Я пытался себя сдержать, но не смог. Мышцы лица судорожно растянулись в улыбку. Я успел ее замаскировать поднесенной к губам ладонью.
— Когда гляжусь в зеркалу, вспоминаю свою мужу Яшку. Она вернулась из тюрьмы с такой же башкой…
И бабушка Настя снова мне рассказала о своем непутевом муже Яке-Кобеляке (так она его звала). Передам эту «сказку» своими словами.
Яка-Кобеляка в подростковом возрасте спер в сельпо ящик с гуталином. Его поймали и посадили в тюрьму. Вышел он на волю в первые послевоенные годы. Его отец из поверженной Германии привез трофейный мотоцикл. Солдат не прожил и года — скончался от ран и деревенского самогона. И «стальное сокровище» — мотоцикл достался Яшке. Ему тогда было чуть за двадцать. Молодой, здоровый, видный — ходил в первых парнях деревни, где из мужчин остались лишь старики да подростки. Всех мужей и женихов Война — дочь Смерти косой выкосила.
В выходной день Яшка садился на мотоцикл и объезжал своих невест. Подъехав к дому первой, он свистел в два пальца. Свистел громко, пронзительно, разудало, словно былинный Соловей-Разбойник. Она, невеста, выходила на высокое крыльцо.
— Чо тебе? — спрашивала.
— Дашь? — интересовался Яка-Кобеляка.
— Не-е-а!
— Нальешь?
— Не-е-а!
— Пошла ты… — грубо бросал жених невесте и заводил мотор «фашиста».
У дома второй невесты был следующий разговор.
— Чо хошь?
— Дашь?
— Обманешь?
— Обману!
— Тоды нет!
— Нальешь?
— Налью!
Опрокинув гранчак самогона, Яшка держал путь к третьей зазнобе. Третьей была главбух колхоза. Она ему годилась в матери. Встречала перезревшая невеста Яку-Кобеляку с улыбкой, бутылкой и закуской. Обладатель мотоцикла, кроме главбуха, еще «окучивал» Кукушку — мать четырех сыновей от четырех отцов.
В кругу своих друзей-событильников Яшка, выпив, откровенничал:
— Главбух на бабу не похожа. Мужик мужиком. Но если выпить пару стаканов самопляса, то вроде бы ничего, сойдет.
— А Кукушка? — спрашивал кто-нибудь из парней.
— «Ванечка у меня от Гриши. Гришенька от Вани. Феденька от Васи, а Василек от Феди…» — передразнивал свою полюбовницу Яшка.
Кукушкой женщину прозвали за то, что она рожала детей и тут же их отдавала-подкидывала на воспитание матери. Сама же жила исключительно для себя. Кроме нарядов, застолий и мужчин, Кукушку ничего не интересовало.
Когда Яшка увидел Настю (Анастасию Афанасьевну) в белой кокетливой шляпке, то сразу же решил на ней жениться. Сыграли свадьбу. Настя за всю жизнь с ним так ничего хорошего и не увидела. Яка-Кобеляка пил и гулял, работал спустя рукава. Весь дом, хозяйство, дети были на хрупких плечах молодой женщины.
За несколько лет до смерти Яков, потеряв руку на лесопилке, только пил и спал. Ему было около пятидесяти лет, когда он умер от цирроза печени.


26. Женитьба

На днях мой брат Иван Великанов привел из интерната для душевнобольных женщину средних лет — толстенькую коротышку — и с порога заявил маме:
— Я хочу жениться на Гале!
Интернат находится в пяти минутах ходьбы от дома моих родных. В заведении постоянно живут десятки больных мужчин и женщин, от которых отказались близкие и дальние родственники. Есть среди обитателей «желтого дома» и те, кто не имеет ни близких, ни дома, есть и социально опасные. Последних держат под замком, под тщательным надзором.
Новоиспеченная невеста моего брата Галя Галушко, видимо, своим примерным поведением заслужила доверие со стороны врачей и остального медперсонала интерната, и ее в определенные часы отпускают за пределы заведения. Отпускают в магазин, чтоб купила себе или кому-то из «закрытых» конфет, сигарет… да мало ли еще что. Например, яркую китайскую помаду, дешевые бусы из искусственного жемчуга (пластмассовые бусины размером с лесной орех), цыганской расцветки платок…
В магазине, покупая конфеты, и познакомились Иван Великанов с Галей Галушко. Он ее угостил «Гулливером», она его — леденцами. Рядом они довольно смешно смотрятся. Как говорят в народе: она ему в пупок дышит. Я бы в шутку назвал их пару — «полтора большого человека».
Мама на желание брата жениться сказала следующее:
— Я уже старая, больная женщина. Восьмой десяток идет. Тебе, Иван, больше сорока лет, но ты до сих пор ребенок и таковым будешь всегда. Даже в сто лет, если доживешь. Твоя Галя тоже ребенок. Я двоих детей не потяну. Если хочешь, чтоб я еще пожила, тогда оставь эту затею с женитьбой. Тебе, Иван, надо жену-маму. Нормальную, здоровую психически. И главное, добрую, заботливую, домашнюю…
Иван Великанов молча выслушал и ушел в свою комнату. Двое суток он неподвижно бревном лежал на диване и глядел в потолок. Ничего не ел и не пил. Мама забеспокоилась и позвонила мне:
— Иван хандрит. Приди, пожалуйста, и поговори с ним.
— Нужно «большое ухо»? — уточнил я.
— Да, сынок.
Я купил в «Космосе» несколько конфет «Гулливер» и зашел к своим родным.
— Здравствуй, Князь! — поприветствовал я брата.
Он поглядел на меня пустым, отрешенным взглядом, промолчал.
— Я тебе конфет принес.
Никакой реакции — бревно бревном.
— Я буду говорить, а ты, Иван Великан, меня слушай. Можешь не отвечать. Просто слушай. Мама все правильно тебе сказала, но я еще добавлю от себя. Тебе не обязательно, допустим, завтра жениться на Гале. Спешка нужна только при ловле блох и при поносе.
«Бревно» улыбнулось.
— Повстречаетесь какое-то время, а там будет видно. Пусть Галя к тебе приходит в гости на чай с конфетами. Устраивайте с ней «дни сладостных мечтаний». Такие же, какие ты устраивал на Украине со своим приятелем Кешей. Я думаю, что наша мама не будет против. Лады, Князь?
«Бревно» снова улыбнулось…
На следующий день я снова зашел к родным.
Мама в сенях по-заговорщицки шепотом мне сообщила, что у Ивана гостья — Галя Галушко. Я тихо приблизился к дверям комнаты брата, прислушался.
— В конфете все должно быть прекрасно: и фантик, и форма, и содержание. Поняла, Галушка? — изрек Иван Великанов.
— Поняла, поняла, Вареник. Слушай, а если в снег добавить варенье, то будет фруктовое мороженое или нет?
— Давай попробуем, Галушка!
— Давай, Вареник!
— Ха-ха-ха! Хи-хи-хи!


27. Снова ОНА

Как говорил великий Гомер: «Любовь — не картошка, ее не выбросишь в окошко!». Шутка. Гомер никогда бы не сказал подобную глупость. Тем более Древняя Греция не знала картофеля. Его две тысячи лет спустя привезли в Европу моряки из недавно открытой Америки.
Вспомнил про любовь? Может, потому что на улице солнце, тает снег, капель…
Одним словом — весна!
На днях в нашей сельской рабовской библиотеке взял свежий номер губернского литературного журнала. А в нем подборка ЕЕ стихов. Сердце, выражаясь языком женских романов, всколыхнулось, трепетно забилось раненой птицей. ОНА для меня уже долгое время идеальная женщина. ОНА мне нравится на физическом уровне (видел ЕЕ фото в журнале и на стенде «Литературная жизнь Губернска» в Союзе писателей), а также на духовном (ЕЕ восприятие мира, жизни в стихах).
В моей жизни было несколько больших влюбленностей. Последняя — два года назад в замужнюю женщину. Длилось это сумасшествие более двух лет, до моего переезда из города Сугробска в село Рабово. Признаюсь, я тогда нарушил свое внутреннее правило, свой принцип: «Не заводить романов с замужними женщинами». Тогда страсть, похожая на умопомрачение, была сильнее меня. После переезда я еще с год перезванивался с Ольгой (так ее звали). Но, видно, народная мудрость права: «С глаз долой — из сердца вон». Во всяком случае, в моей истории она, эта мудрость, сработала. Нет, вру. Охлаждение к Ольге началось за несколько месяцев до отъезда. Те яркие, выпуклые Ольгины недостатки, которые вначале придавали ей некий шарм, со временем стали меня раздражать, вызывать отторжение. Горячее сердце остывало, и начинал работать холодный разум. Глупое сердечко обмануть легче, голову — сложнее. К чему я все это рассказал? А к тому, что если бы я с НЕЙ (моей новой влюбленностью) встретился раз, другой, третий… пообщался бы, пригляделся бы, то, возможно, отключив сердце и включив разум, развенчал бы тот идеал, который сам вымечтал, создал, словно воздушный замок. Мне стало бы легче. Я был бы свободен. Я бы вылечился от НЕЕ. А пока я тащусь от НЕЕ, как хохол от сала (грубая шутка, но зато точная).